Пётр Великий в жизни. Том первый

Режиссура этих походов, вероятно, так же принадлежала ей. Всё было выстроено так, что она была центром этого шикарного действа. Хотя ешё её отец, царь Алексей Михайлович, не смел затмевать собой величие божьего воплощения на земле – патриарха. Он, царь, почтительно придерживал стремя, когда первый господень слуга садился на коня, отправляясь в дальний поход. Софья уже не боялась своим блеском унизить небесный свет, исходящий от первого божьего слуги. Золотые кресты, самоцветные оклады почтенных икон, благолепие шественного обряда – всё это уже при ней становилось необычайным по роскоши обрамлением именно её персоны, неземной её сути. И в этом было видно, что тогдашняя Русь, как златокрылый медоносный рой вокруг матки, лепился около неё, слепо и покорно доверяясь ей как судьбе, как божьему предопределению.

В какой-нибудь недальней деревушке полагался первый привал. И тут же начинался первый фокус. Софья, перед тем как благословиться на сон грядущий, требовала на рзбор неотложные государственные и частные дела. Думные бояре и прочие приказные умники и многоопытные крючкотворы, поседевшие в разборах державных дел и поместных склок, впадали в оторопь, тихо шалели от молниеносных и незапятнанно непогрешимых экспромтов правительницы. Где им было знать, что эти избранные случайные дела за неделю до того были тайным образом отобраны и тщательно изучены ею, вместе с мудрейшим и начитанным первым министром Васильем Голициным и грешной любовью её свет Васенькой. Экспромты эти, как всякое дерзкое жульничество, призванное ошеломить, готовилось тщательно и не сразу. Потому и отдавали неподдельною мудростью.

Вот ещё как было. Во время походов являлись в экзальтированной толпе одержимые бесами девки и бабы – вещали потусторонним басом непотребные слова, корчила их неведомая невидимая сила.

Издаля прислушивалась к этим воплям Софья. Порывалась узнать, в чём дело. Доверенные затевали новую игру – не пускали её глядеть на бесовское, оскорбительное честному взору, действо.

– Ах, как вы немилосердны, – выговаривала им Софья. – Разве можно попустить, чтобы нечистая сила так мучила христианскую душу…

Тут она бросалась в самую гущу событий – с крестом, с молитвой и, заодно, с языческим заговором:

– Посреди Окиян-моря выходила туча грозная с буйными ветрами, что ветрами северными, поднималась метель со снегами… Вы, звери лютые, выходите, вы, гады, выбегайте, вы, недобрые люди, отбегайте, изыдите демоны-мучители…

Глядь, порченая баба уже пришла в себя, стыдливо одёргивала сарафан, обретала осмысленный вид, трясла от дорожной пыли цветастый подол. И вот порхало уже по расцвеченной, по разморённой солнцем толпе:

– Гляди-ко, никак андели святые государыне-матушке службой угождают. Святая… Святая…

Крестились богомольцы и богомолки уже прямо на Софью, помимо иконописных образов. И кто-нибудь, подученный, обязательно – твёрдо и со вздохом говорил:

– А младшего-то царя немцы на Кукуе совсем с ума споили. Бесам на сопелях, да на цитрах музыку служат, табашный чёртов ладан воскуряют…

Историк Татищев, чуть ли ни современник Софьи, так сплетничал в своей правдивой летописи об этой новой её уловке:

«Можно себе представить, как удивлён был не проницающий в коварство сие народ чудом сим: он почёл царевну чудотворицею, а великого брата её и всех приверженных к нему охуждал с негодованием, за малое уважение их к толико святой царевне. Несколько же сему подобных после чудотворений её утвердили паче ещё народ в расположении сём, как в отношении к царевне, так и к монарху».

Французский дипломат Де ла Невиль твёрдо заявляет, что Софья знала главный секрет успешной политики – нет такого преступления, которое нельзя совершить ради власти. Это безотказное средство она первая употребила на русской почве. Ленин, позже действовавший по принципу – «в политике морально всё, что целесообразно», только до конца оформил то, что нутром своим чуяла уже царевна Софья.

Дважды горел при ней деревянный летний дворец младшего царя Петра. Начинал гореть он, странным образом, именно с того закутья, в котором он, царевич и избранный уже царь, ночевал.

Неостановимый, как всякий прежний московский пожар, стрелецкий бунт начался с великой же лжи. Было пущено в народ, что старшего царя Ивана зарезали. Слух был пущен 5-го июня, в годовщину смерти святого отрока Дмитрия Иоанновича. «Чем больше ложь, тем легче в неё поверить», говаривал тот же Сатана от политики Владимир Ленин. Ложь Софьи была именно такой величины, при которой не может быть сомнений. Ложь овладела массой и её, массу, уже было не остановить.

Впрочем, составлять достоверную летопись Софьиного царствования дело затруднительное. Странно, что о ней, современнице Петра Великого, нет элементарных сведений. Мы даже не можем представить её внешности. В то время как всякая черта в облике Петра передана выпукло и ясно, всякий его шаг разобран по мельчайшим деталям.