В то же время был другой человек, едва ли не более ещё Матвеева содействовавший успехам начинавшагося движения при московском Дворе. Это был известный Симеон Полоцкий. Уроженец нынешних западных губерний наших, он получил воспитание несколько отличное от того, которое обыкновенно получали pyccкиe духовные; его обвиняли в привязанности к латинской церкви; но каковы бы ни были религиозныя его убеждения, он принёс с собою ко Двору московскому любовь к литературе и учению. Астролог, духовный писатель, поэт и оратор, Полоцкий есть весьма замечательное лицо при дворе Алексея Михайловича. Царь любил его, поддерживал против неприязни к нему других духовных; он приблизил его к своей особе и допустил до короткости, какою не пользовались весьма многие несравненно высшие его именем и званием. Будучи, так сказать, домашним человеком во дворце, он имел случай видеть и короче ознакомиться с царевной Софией. Пылкий дух и своеобразный ум этой царевны должны были с трудом умещаться в тесных пределах теремной жизни. Симеон Полоцкий мог открыть, и действительно открыл перед нею обширный мир мысли, и царевна с жаром, свойственным пылкой ея природе, предалась чтению, учению, поэзии. Ея наставник читал ей свои произведения и даже ставил некоторыя из них на сцену в собственных ея комнатах. Он представил ей некоторых других людей, занимавшихся тогда в Москве учением и литературою, каков был, например, учёный монах Сильвестр Медведев, оставивший нам любопытныя записки о первых месяцах после кончины Феодора. Полагают, что царевна и сама сочиняла стихи: достоверно по крайней мере, что первые шаги ея вне стези обыкновенных женщин того времени, имели литературное направление; казалось, она должна была стать Меценатом рождавшагося в России просвещения…
В конце царствования Фёдора царевна Софья, хорошо видя, что этот монарх, одолеваемый падучей болезнью, не проживёт долго, решила выйти из монастыря, вопреки установленному обычаю, согласно которому дочери царского дома должны там проводить всю жизнь, не имея возможности выйти замуж. Намереваясь совершить это, она высказала очень большую дружбу к этому брату и поразительную нежность, угождая его нраву и громко жалуясь на то, что она так несчастна оттого, что не видит его, тогда как она его так любит, и оттого, что она не может оказать ему все те маленькие услуги, которые можно оказать больному, в здоровье которого заинтересован. Она всё время посылала справиться об обстоятельствах его болезни, и даже потом она не упускала никакого случая, где она могла показать свою предупредительность и смертельную печаль, которую она испытывала оттого, что она не могла, как ей хотелось бы, принять на себя все маленькие заботы, которые всегда есть для тех, кого любишь. Наконец, ловко устроив всё и подготовив умы к тому, что она хотела сделать, она вышла из своего монастыря под предлогом того, чтобы заботиться о нём, и делать всё возможное, чтобы помочь ему, что она и делала в действительности, не допуская, чтобы кто-либо кроме неё приближался к нему или давал ему лекарства… Эта способная царевна решила, что чем больше она сделает, тем больше она привлечёт дружбу и признательность этого принца и в то же время расположение и уважение каждого. Своей манерой действовать она снискала расположение знати, для которой у неё было много внимания и почестей, и завоевала народ своими ласками, приучая всех без печали смотреть на то, что они никогда не видели.
В первый раз является она на сцене политической у постели умирающаго царя, и является здесь такою, какою осталась всю жизнь: вкрадчивою, неотразимою для тех, кем она хотела овладеть. Скоро успела она почти совершенно отдалить царицу от ея супруга, который естественно находил боле отрады в разумных попечениях своей сестры, нежели в безполезных рыданиях царицы. Что говорила София Феодору Алексеевичу, склонясь над его изголовьем, – осталось тайной для истории.