Пиппа ищет неприятностей

Сферу я выточил сам. Брал уроки по обработке материалов для создания артефактов. Говорил, что в результате душевной травмы после экспедиции не могу накладывать серьезные заклятия и увлёкся на любительском уровне артефакторикой. Сфера вышла идеальной, формула была идеальной. Если мы всё верно посчитали и вспомнили, должно было получиться именно то, что вкладывала в артефакт создательница: он нёс обратный вектор. Но я боялся сделать последний шаг – окропить её своей кровью, чтобы заставить работать.

Я мучился от того, что именно мои сомнения и метания сдвинули что-то в сознании герцога. Он всё больше стал задумываться не над закрытием пробоины между мирами, а об использовании нечисти на благие нужды. А в последнее время он говорил об этом настолько убежденно, будто другой цели никогда и не было. Но теперь мне кажется, что кто-то ему эти мысли в голову вкладывал. Причём, этот кто-то, – маг жизни, – был ему достаточно близок, чтобы делать это незаметно, исподволь, не вызывая подозрений. И скорее всего, это кто-то из окружения молодого короля и с его наущения. Почему власть имущим всегда этой власти мало? Чего им ещё не хватает?

Последнее время я избегал Рона. Мы зашли в тупик. Я никак не мог понять, что заставило сферу работать иначе, чем было задумано. А Конвей давил, давил… Мы время от времени встречались, чтобы в очередной раз поругаться и расстаться ни с чем. Моё двухнедельное отсутствие пришлось герцогу не по нраву. Он прислал мне официальное приглашение. Его я не могу игнорировать. Я решил, что не буду брать с собою сферу. При виде её мания Рона обостряется, а взгляд становится безумным. От одной мысли, что вместо Атайнин мне придется общаться с этим сумасшедшим, сердце проваливается в желудок».

На этом запись заканчивалась. Следующая, которая начиналась со следующей страницы, была написана другим почерком. Начертание букв смутно выдавало автора предыдущих текстов, но он был какой-то… съежившийся, скомканный… Не было размашистых росчерков пера, буквы стали мельче и в конце слова будто обрывались. Зато этот почерк был мне знаком. Если раньше я всё же допускала, что могла ошибиться, то теперь сомнения окончательно рассеялись. Это было почерк мэтра Миля.

«Тринадцать лет я не открывал этот дневник. Но сегодня решил нарушить свой обет и всё же описать события, которые последовали за моим визитом к Рону. Страшно подумать, как давно это случилось, но я помню это так чётко, словно всё было вчера.