Читаем Пир Джона Сатурналла полностью

В погребах бочки крепкого мартовского пива стояли рядом с бочками эля послабее. Клетки с дикими утками, чирками, жаворонками и дроздами крякали, чирикали, щебетали и трещали в птичнике за голубятней Диггори Винга. В кухнях скапливались мешки с мукой, которые требовалось куда-то убрать. Но куда? Кладовые Генри Пейлвика уже были битком набиты сахарными головами, сырами, мешками с морской солью, обливными банками с соленьями, маринадами и вареньями.

Днем Джон погружался в подготовительные хлопоты. По ночам перед его умственным взором снова и снова проплывали вереницы блюд: томленная на медленном огне рыба, покрытая огуречными чешуйками; дымящиеся пироги с золотистой корочкой, начиненные мелко порубленной олениной и говядиной; трясучие пудинги, глазированные пирожные и полные чаши силлабабов. Блюда поднимались по лестнице в Большой зал и плыли к «высокому» столу. Там, рядом со своим женихом, сидела в ожидании Лукреция, облаченная в серебристо-голубой шелк.

Она исполнена необычайного покоя и довольства, сообщал Филип, когда Джон спрашивал. При каждом удобном случае она принимается превозносить достоинства своего будущего супруга. Она начала работать над вышивкой с изображением Пирса в шерстяном плаще.

Лукреция скорее пройдет через игольное ушко, чем сумеет передать портретное сходство своей неуклюжей иглой, думал Джон. И незваный аромат розовой воды и сладких яблок внезапно наполнял ноздри.

Он заглушал волнующий запах терпкими благоуханиями пряностной комнаты. Стоя у очага, Джон ждал, когда жаркое пламя истребит теплый аромат девичьей кожи, преследующий его, вытянет в дымоход вместе с дровяным дымом. На меня нашло помрачение, говорил он себе, вспоминая головокружительный момент в спальне наверху. Только необъяснимое появление мистера Паунси спасло меня. Он словно воочию видел поднятое к нему лицо с призывно разомкнутыми губами. Еще мгновение — и я бы пропал, мысленно повторял юноша.

Уже забили первых коров и туши повесили на крюки в разделочной мистера Андерли. Цапля очистил от водорослей пруды, чтобы ловить в них сетями. Из Столлпорта прибывали бочки с рыбой, оплетенной кожистыми листьями ламинарии. Он состряпает десерт, который подавал королю, решил Джон. Только на сей раз в пруду из кристально прозрачного желе будут лежать символы любви: кольца, стрела, алое сердце.

Последние дни пронеслись бессонной круговертью хлопот. В кухнях нарастало возбуждение, и вместе с ним внутри Джона нарастало напряжение, знакомое по предыдущим пирам. Король покинул Лондон и направляется к Ноттингему, сообщал «Mercurius Bucklandicus». Граф Эссекс возмутил против него чернь. Прибывающие гости только об этом и говорили между собой, а их слуги сеяли волнение среди усадебной челяди. Этот пир ничем не отличается от других, думал Джон накануне бракосочетания. Все так, как должно быть. Завтра Лукреция напудрится, нарумянится и нарядится в серебристо-голубое платье… Для Пирса.

— Она сейчас с сэром Уильямом, — раздался голос Филипа. — Он наведался к ней в комнату. Мне Джемма только что сказала.

— Сэр Уильям? — Почему-то Джон не мог представить лорда Бакленда поднимающимся по той лестнице. Или идущим по тому коридору. Или стучащим в ту дверь.

— Какая-то суета непонятная, — сказал Филип. — Сэр Филемон проводит совещания в зимней гостиной. В Элминстер послали нарочного.

— Сейчас? — изумился Джон.

Час был поздний, в кухнях стояла тишина. Филип пожал плечами:

— Может, король вернулся в Лондон.

Они вдвоем шли по коридорам, заглядывая во все кухонные помещения: разделочную, пряностную, пекарню и прочие. Филип открывал двери кладовых и погребов. Нигде не было ни души, усталые повара и поварята уже отправились на боковую. Однако, приблизившись к лестнице, друзья увидели знакомую фигуру, шаткой поступью сходящую по ступенькам.

— А, поваренок, — невнятно промычал Пирс и взмахнул оплетенной бутылкой, обдавая Джона и Филипа густым винным духом. В другой руке он держал деревянную пивную кружку.

— Повар, лорд Пирс, — поправил Джон, переглядываясь с другом. — Позвольте нам проводить вас наверх.

— Когда я спустился сюда, чтобы провозгласить тост за невесту? Поднимем чашу, а? Все эти обманные кушанья, что ты ей стряпал…

Голова Пирса качалась из стороны в сторону, но глаза не отрывались от Джона. «Что же Лукреция ему рассказала?» — подумал тот. Пирс хотел было налить в кружку вина, но у него подсеклись ноги, и Джон с Филипом подхватили его под руки. Он повис мешком между ними.

— Уберите от меня лапы, — пролепетал Пирс. — Я могу стоять не хуже вас. — Один глаз у него открылся и снова уставился на Джона. — Уж я попотчую леди Люси горяченьким.

— Несомненно, мастер Пирс.

— Все эти твои сладости. Она мне все про них рассказала. Думал занять мое место, а? — Теперь открылся и второй глаз. — Рядом с королем.

Джон ничего не ответил. Пирс был тяжелее, чем казался на вид. Джон попытался втянуть расслабленное тело на следующую ступеньку, но Пирс снова взмахнул бутылкой.

— Выпьем за невесту, — предложил он, косясь на Джона. — Поднимем чаши, а, поваренок? Раз уж ты не можешь задрать ей юбки…

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза