Пир во время чумы: повести

— Деньги лежали в ящике с мылом. — А на удивленный возглас хозяина ответил: — Ящик передвинули недавно, след остался. Ведро с мусором всегда стояло вот здесь, — он показал на круглое пятно на полу, — вы его поставили на ящик. Преступник опытный и увидел все это так же, как я.

Следователь вел себя странно, опрашивал старика поверхностно, а на молодого Балясина вообще не обратил внимания.

— Зайдете завтра в отделение, — сказал он на прощание.

Лейтенанту хотелось загладить небрежность товарища. Он посмотрел на отца, на сына, на дверь и спросил:

— Сколько ключей имеете? Все на месте?

Балясин молчал, а Виктор хмуро посмотрел на лейтенанта и нехотя ответил:

— Батин ключ на столе лежит, — он встал, подошел к самодельной вешалке и опустил руку в карман пальто, — а мой вот. — Виктор показал два ключа.

— Почему два? — спросил лейтенант.

— На всякий случай, — ответил Виктор.

Марина медленно шла по скользкой аллее, огибающей пансионат, и думала о Валентине Петровиче, с которым недавно рассталась в холле. Последние два дня наедине с ней он был задумчив и рассеян, на людях же превращался в блестящего кавалера. Но легкость, остроумие и галантность Семина выглядели словно одежда, которую он привычно носил, стараясь, чтобы никто не заглянул под нее.

Марина нагнулась и выдернула из мокрого снега желтовато-черный дубовый лист. У черешка лист еще был живой, и Марина надкусила горьковатый стебель.

— Добрый день, Марина Сергеевна, — услышала она низкий уверенный голос, повернулась и увидела соседа по столовой, подарившего ей вчера бумажную розу.

— Добрый день, — ответила Марина и замялась, стараясь вспомнить его имя.

— Михаил Алексеевич, — подсказал мужчина и улыбнулся. — Если женщина не помнит имени, то дела мои плохи. Что вы делаете? — Он вырвал у нее лист. — Такая грязь. Инфекция.

— Давайте помолчим, — сказала Марина.

Зотов кивнул, и они пошли к выходу из парка.

Марина старалась, не глядя на спутника, вспомнить его внешность. Лет около сорока, средний рост, широкие вислые плечи, лицо с мощными скулами и с сильно развитыми надбровными дугами. Сейчас он в серой шляпе…

— Я шатен и причесываюсь на пробор, — подсказал Зотов.

— Я думала, вы только фокусник. А вы еще и волшебник!

— Фокусы — мое хобби, — ответил Зотов, вынул изо рта папиросу, сжал ее в кулаке и показал пустую ладонь, — а по профессии я врач-психиатр. Только, ради бога, — он взял Марину под руку и повел дальше, — не говорите об этом в пансионате.

— Почему?

— Меня замучают вопросами и просьбами о консультации.

— Михаил Алексеевич, как вы отгадали, о чем я думаю?

— Когда мужчина и женщина впервые идут вместе, то в девяносто девяти случаях из ста они думают друг о друге. Вы покосились в мою сторону и поправили прическу. — Зотов обнял Марину за талию, легко перенес через канавку, и они вышли к шоссе.

— Странное дело, Михаил Алексеевич, в нашем пансионате все мужчины сильные и… значительные.

— Мода сейчас такая на мужчин, вот мы и стараемся.

— В пансионате отдыхает киноактер, высокий, худой, физиономия длинная и в веснушках. — Марина попыталась изобразить Миронова. — Знаете? Так он тоже утверждает, что мы все какие-то роли исполняем.

Зотов подтолкнул Марину к обочине и загородил собой от быстро идущей машины. Милицейская «Волга», разбрызгивая грязь, проскочила мимо и, грозно гукнув, скрылась за поворотом.

— Милиция? У нас что-нибудь случилось? — Марина поежилась. — Не люблю милицию.

Зотов долго шел молча, потом спохватился и переспросил:

— Что вы сказали? Ах да, милиция. Ее любить и не следует. Ее уважать и слушаться надо.

Прощаясь в холле, Зотов удивил Марину неожиданным вопросом:

— Вы вчера поздно легли спать?

— А почему это вас интересует?

— В одиннадцать я вышел прогуляться, и мне показалось, что вы с Валентином Петровичем прошли по парку.

— Вам показалось, в одиннадцать я была у себя в комнате, — обиделась Марина. — Валентина Петровича у меня не было.

— Где не было Валентина Петровича? — спросил, подходя, Семин.

Видимо, он собрался на улицу, так как был в теплой куртке и в перчатках. Марина почувствовала легкий запах дорогого одеколона и решила, что обязательно спросит, сколько раз в день он бреется. Каждый раз при встрече с Семиным Марина была уверена, что он побрился пять минут назад. Мужчины закурили и заговорили о погоде.

Чем-то они были похожи. Одного роста, обоим около сорока, оба сильные и решительные. Зотов несколько мягче и медлительнее, все, что он делает, даже фокусы, кажется солидным и обдуманным. Семин выглядит острее и современнее, и, несмотря на обветренное лицо с резкими, рублеными чертами, в нем чувствуется интеллигент. Зотов одет дорого, добротно: драповое пальто, сшитое, безусловно, у хорошего портного, серая шляпа, белая рубашка, строгий галстук. На Семине легкая нейлоновая куртка, из-под которой виден мягкий свитер, на ногах грубые ботинки, волосы вроде бы не причесаны, но Марина знает, как трудно держать волосы в обдуманном беспорядке.