Пирамиды роста

Советоваться с Виктором не хотелось, получалось, что, как маленькая девочка, не может ступить без него ни шагу. А он не слезал к выборам с экрана, и Валя успела увидеть кусочек заказного фильма, где он гладил собаку и играл с внучкой в мяч. Показали руки его жены, перебирающей семейные фотки, надев вместо брюликов простенькое обручальное кольцо.

Потом Горяев сидел под крупным снегом на скамейке перед скромной госдачей, на которую они с Валей ездили. Видимо, собственную дачу и квартиру совсем нельзя было показывать избирателям, у них бы крыша поехала от классовой ненависти.

– Гляди, доча! Газетку передали, – сказала мать. – Тебя с женой «самого» скомбинировали!

– На награждении вместе оказались. – Перед Валей была та самая постановочная фотография, даже защитник живой природы попал в неё кусочком.

– Прям рядом с его женой попала? – Мать аж привстала со стула.

– Куда деваться, если он с ней пришёл?

– И она тебе в лохмы не вцепилась? – Мать стала рассматривать фото. – Не думала, доча, что ты такая бесстыжая! Я б оттуда кубарем катилась. А сколько ж ей годочков?

– Твоя ровесница, – с неохотой ответила Валя, потому что при всем её старании мать выглядела лет на пятнадцать старше жены Горяева.

– Да ладно… – не поверила мать и тут же ляпнула: – Коли она такая в мои годы, что ж он от неё гуляет?

В день выборов Вика подняла всех речёвкой:

– Вы тут слипаете, а там – Родину заносит снегом!

Валя вскочила, стала торопливо собираться. Раньше ходила на выборы с Юлией Измайловной и голосовала, как та подсказывала. А теперь это были её выборы, в каком-то смысле первые осознанные выборы, и она много для них сделала. У Вики выборы тоже были первыми, она даже съездила за открепительным талоном по месту прописки.

А восемнадцатилетие отметила перед этим в три приёма. Посидели, пригласив Михаила и Юлию Измайловну. Потом купила вина для празднования в общаге ВГИКа и ещё поужинала в ресторане, где работала её мама.

– Как первый фильм сбацаю, всё разом отметим, – пообещала она.

Голосовать Валя с Викой и матерью чинно пошли в ближайшую школу. На Валю, конечно, бросились с просьбами об автографе, она поскорее спряталась в кабинку, отметила галочкой партию Виктора и предложила матери тоже зайти в кабинку.

– А мы с Викуськой уже на подоконничке проголосовали. Я за коммунистов! Она за своего с института! – громко объявила мать.

– Ма, ты с ума сошла?!! – Это было ударом под дых.

– При них, доча, порядок был! И говорили они понятно…

– Сто раз же сказала, голосовать за партию Виктора!

– «Сам», конечно, мужчина видный, – зашептала мать. – Только, доча, что для народа сделал?

– За Говорухина проголосовала, – сообщила Вика. – У нас весь курс за него подписался.

Когда вышли на улицу, Валя чуть не орала на них:

– Ну, если ничего не понимаете и послушать меня не можете, зачем ходите на выборы? Это же не одежду, не обувь выбирать, а страну!

– А вы с Горяичем строите демократию принудительными волеизъявлениями? – стала обороняться Вика. – Говорухин хотя бы снял про Робинзона Крузо!

Валя обречённо махнула рукой и пошла от них прочь, низко натянув шапку и прикрыв губы и нос шарфом. Ну мать ладно. Её не переделать. Но Вика! Как Вика могла не проголосовать за Виктора? Валя прошлась по парку, вернулась домой и объявила Вике с матерью бойкот.

До ночи смотрела передачи про выборы, сравнивала экспертные оценки разных каналов, нервничала, почти что плакала, видя предварительные результаты. В двенадцать ночи не выдержала, набрала номер горяевского сотового.

– Ну???

– Коммуняки нас сделали… – убито ответил он и отключил телефон.

Во время предвыборных съёмок у Вали было ощущение, что возит на себе камни, помогает строить дом. И этот дом обрушился, как взорванный, похоронив под обломками столько надежд и усилий. Выборы выиграли коммунисты.

Позвонившая на следующий день Юлия Измайловна почти плакала:

– Не понимаю! Ничего не понимаю! Неужели в 1995 году люди хотят в прошлое?

– А главное, я видела, какие деньги в это вложили, – поддержала её Валя и ядовито добавила: – Кстати, люди Гайдара и Явлинского платили за передачи столько же, сколько и Горяев.

Юлия Измайловна пропустила это мимо ушей и чуть не всхлипнула:

– Народ хочет коммунистов и Жириновского! Как писал Виктор Кривулин: «Нам труба-труба, а им по барабану…»

И Вале стало смешно, ведь Трубой Горяев называл Черномырдина.

По поводу завершенных выборов в кабинете Рудольф устроили пьянку. Ада была приветлива и на тему договоров не заговаривала.

– Что вы хотите? – кричал Корабельский. – И НДР, и рыбкинцы – партии власти! А кто будет голосовать за такую власть?

– Что ж они тогда так просохатили? Что ж они себе не сфальсифицировали, если сами партии власти? – презрительно спрашивала его Катя.

– Сколько смогли, столько и сфальсифицировали. Думали, все дураки и не понимают, что Черномордин и Михалков для видимости, – добавил Федя, кивнув на Валю.

– Потому что какие-то кретины запланировали двухблоковую подушку, справа черномырдинские, слева – рыбкинские, – продолжал политизированный Корабельский. – Но народу что Черномырдин, что Рыбкин – одинаково!