– Дай гостю поесть, тетёрка, – вступилась за Горяева мать, накладывая ему в тарелку. – А вот рыбки, рыбки ещё хорошей вам положу!
– С родиной будет неважно, коммуняки тормознут главные законы: инвестиционный, налоговый, уголовно-процессуальный, земельный, армейский, – торопливо ответил Горяев. – Сделают из Думы на выборах президента штаб Зюганова, чтобы население это финансировало.
– Как вы это допустили? – возмутилась Валя.
– Гаранту глянулась идиотская идея Сатарова сформировать две провластные партии – «Наш дом – Россия» и блок Рыбкина. Нам это сразу не понравилось, но против лома нет приёма. Рыбкинские в Думу вообще не прошли, а все антикоммунистические голоса разбежались по маленьким партиям.
– Рыбкин – это у которого в рекламе корова?
– Которая даёт молоко, а масла сама не пробовала, – разъяснила мать.
– Мне и свою рекламу смотреть некогда, не то что чужую, – отмахнулся Горяев.
– Кто такой Сатаров? – спросила Валя.
– Ласточка моя, если ведёшь политическую программу, обязана знать хотя бы помощников президента, – укорил он в ответ.
– Мало ли кто ему помогает, – попыталась оправдаться Валя. – Зачем мне их знать?
– Конечно, реальные парторганизации в регионах только у коммуняк, у остальных – виртуальные. Мы в крупных городах, в сырьевыводящих регионах сделали кое-какие голоса. Некоторые президенты республик, вошедших в нас, тоже, – расстроенно объяснил Горяев. – Но коньяк создаётся выдержкой, а наша партия – новодел.
– В регионах липовые голоса себе сделали? – ужаснулась Валя.
– Все, как могут, себе подтасовывают, в результате получается вполне адекватная картина. Парадокс в том, что в стране снова однопартийная система, при этом единственная партия не правит, а находится в оппозиции. Короче, умом Россию не понять, – вздохнул он.
– Считаешь нас дурей других? – Валя ненавидела это выражение, которое, коверкая, повторял Свен.
– Селекционер Сталин отстрелял лучших, и надо растить новых. Да и земли у нас смотри сколько. В одном месте не получилось, дальше поехал, и везде по-русски говорят, матом ругаются и едят салат «Оливье».
– Я ж им и этот раз говорила про салат «Оливье», но они больно модные, – поддержала тему мать.
– Просто капитализм у нас плюгавый, – важно заметила Вика.
– Капитализм растет вместе с нами. Про одного нового русского рассказали. Жена его весь застой сапогами упрекала, он и решил, что женские сапоги – это философский камень. Чего не коснутся, превратится в золото. Продал «Жигули», накупил в Китае сапог, а чтоб не спёрли, положил в одни посылки только правые сапоги, а в другие только левые. В результате половину посылок спёрли по дороге, и все сапоги оказались без пар. Такой вот капитализм.
– Фигасе! Искал потом одноногих? – оживилась Вика. – Это ж какой сценарий для кино!
– Чувствую себя Сизифом, – горько сказал Горяев. – Тащили-тащили на гору этот камень, а он вырвался. Почему не проголосовали, неужели им стало хуже жить?
– У матери спроси, она за коммуняк голосовала, – усмехнулась Валя.
– Без них народу что? – опустила глаза мать. – Я не про нашу се́мью, мы-то богатые, а у людей вокруг шаром покати.
– Бабуль, тормози, – вмешалась Вика, понимая, что сейчас начнётся подробный пересказ биографий соседей и знакомых.
– Реформаторы не обещали построить счастье за пятилетку, – насупился Горяев. – Они обещали начать реформы, чтоб люди с голоду не подохли и чтоб страну на куски не раздербанили.
– Чего приходил? – риторически спросила Валя после его ухода, недоумевая, почему не потратил то же самое время на поездку на дачу.
– Может, доча, жениться надумал? Ко мне, к квартирке присматривался? – предположила мать. – Шарик-то к нему ласкался, он чует! А я-то, дура, правду-матку в глаза!
– Жрал в основном мидии и спаржу, – торжествовала Вика.
– Конечно, – нахохлилась мать. – Так наворовал, что родная еда в глотке колом стоит.
А политический комментатор всё это время бойко вещал из телевизора:
– Парламентские выборы закончились катастрофической победой сил коммунистического зла. Но демократы проиграли не на выборах, а перед ними, когда Явлинский распространил плакаты «Мы не боремся с коммунизмом, мы боремся с нищетой», а Гайдар пожал руку коммунисту Юрию Иванову…
И Валя снова запуталась, что всё это значит.
Под золотой обёрточной бумагой оказался нежный, как морская пена, оренбургский платок для матери, гранатовый браслет для Вали и дорогой фотоаппарат для Вики, от чего она прыгала до потолка, приговаривая, что почти у всех на её курсе «мыльницы». И теперь она будет ходить на светские тусовки как представительница прессы.
Даже Шарику достался противоблошиный ошейник модной леопардовой окраски. Мать спрятала платок в шкаф, сказала, что будет носить для форсу. А Валя примерила браслет, крупные гранаты грели руку.
Гаянэ рассказывала на семинаре по литотерапии, что гранат помогает обрести мудрый взгляд на жизнь, дарит власть над людьми, а в старину им заживляли раны и останавливали кровь. Браслет идеально закрывал шрам от её попытки порезать вены, о котором Горяев тактично не задал ни одного вопроса.