Пирамиды роста

Через пять минут зашёл Кардасов, распространяя дорогой горьковатый парфюм. Вырез на его свитере подчеркивал красивую шею, а яркий шарф подчеркивал вырез. Валя прикинула, сколько времени Федя крутился сегодня перед зеркалом.

– Ада просила разобраться с костюмом. Он сложный цветово, так что лицо проясняем синим и бежевым гримом, – объявил Федя, разглядывая Валю.

– Передайте Аде, что без договора мы ничего не проясняем.

– Лично я здесь без договора, это – моё хобби, – пожал плечами Кардасов.

– А у меня другое хобби! – крикнула Валя ему вслед.

Ещё через пять минут влетел Корабельский.

– Старуха, чего понтуешься? – закричал он. – У нас гость трижды профессор, его обозлить, он свалит. Ты будешь неустойку за студию платить?

– Я? Да я здесь вообще на птичьих правах! – весело ответила Валя. – Зачем-то в гримёрку пустили, накрасили дорогой косметикой! Какие основания считать, что я здесь работаю?

– Чего-то задумала? – снизил тон Корабельский.

– Задумала подписать договор, – подмигнула ему Валя.

– По договору на карман получишь меньше. Сроду у Ады никто заполненных договоров не подписывал. И никто не в обиде, когда деньги есть, она делится, – пояснил Иван.

– А я не хочу, чтоб со мной делились. Хочу работать по договору.

– Да ты ж без году неделя на телевидении! – присвистнул Корабельский.

– Тогда надевай комбинезон и веди передачу сам.

– Знаешь, Валь, не хотел говорить, – вздохнул Корабельский, подходя к двери, – испортилась ты с Горяевым!

И вышел.

– Объявили, что съёмка задерживается по техническим причинам! – вбежала Вика.

– Не мельтеши, я на последнем пределе.

– Рудольфихе деваться некуда. Как говорит один врач, хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается! – сказала Вика тоном наставницы, заботливо поправила Вале волосы подсмотренным в кино жестом. – Дожимай её по полной. Я пошла в студию.

– Может, чайку?? – деликатно предложила Антонина Львовна.

Кошка урчала у Вали на коленях, а чайник шумно закипал.

– С удовольствием, – Валя поняла, что силы иссякают и её начинает потихоньку подзнабливать.

– И правильно, – достала чашки Антонина Львовна и перешла на шёпот. – Женщине за себя уметь постоять надо! Как-то давно артистка пришла молоденькая. Платье ей глажу, трудное такое, органза внизу, а она сидит ждёт. Влетает хрен моржовый – два на два – и как начнёт её обзывать, и сука, и тварь, и по-всякому… Она оправдывается. А он ей: ещё возражать будешь? И по лицу её ручищами! Я испугалась, а брызгалка на столе, вот эта, чтоб гладить. Хорошо, полная была. Ему в рожу как брызну! Бандит, говорю, решётка по тебе плачет! Повернулся, хотел меня ударить, а я отскочила, кричу, у меня сын милиционер – фарш из тебя на котлеты сделает! Он и побежал, дверью от злобы хлопнул, чуть косяк не снёс.

– И что? – спросила Валя.

– Она реветь. Краска с глаз потекла. Говорит, он мне продюсер и сожитель. А я ей, запомни мои слова, беги от него быстрей, не то жизнь проживёшь половой тряпкой! Бережёного бог бережёт.

– А она?

– Вы, говорит, в шоу-бизнесе не понимаете. Потом через пару лет приходит дамочка шикарная с коробкой конфет. Говорит, помните, это я была. Послушала вас, ушла от него, замужем теперь, в гору пошла, клипы пишу, счастья навалом! Известная теперь, но фамилию не скажу.

В дверь осторожно зашла Катя, поинтересовалась:

– Ада спрашивает, съёмку отменять?

– Почему именно у меня спрашивает? – резко ответила Валя.

– Между прочим, ты здесь по моей рекомендации, – Катя села рядом. – Тонь, плесни чайку.

– И потому работаю без зарплаты? – усмехнулась Валя.

– Сказала, две штуки баксов тебе к Новому году бросила.

– Я даже своей собаке мясо не бросаю, а кладу. Передай, что эти две штуки баксов хранятся у Горяева, если нужны, пусть звонит ему! – вспыхнула Валя.

– Пойми, Адка тебя любит, но в душе помещица. С ней дружить надо, а не хвост топорщить. – Катя сосредоточенно пила чай. – Вот водитель Мишка, бьёт ей третью машину подряд! И она его не уволила, потому что главное – человеческий фактор.

– Кать, мне в духовном университете объяснили, что главный жизненный счёт в банке – величина чувства собственного достоинства, – напомнила Валя.

– Без ножа режешь, Адка велела привести тебя любой ценой, – покраснев, созналась Катя.

И ушла ни с чем. Антонина Львовна сделала радио погромче, там пели: «Вдоль по улице метелица метет, за метелицей мой миленький идёт…» Валя вспомнила, как бабы пели это, собравшись у бабушки Поли. Пели, полузакрыв глаза, словно медитировали. Сейчас уже так не поют.

Антонина Львовна достала театральный костюм с большим количеством оборочек, начала гладить.

– Раньше из плохих тканей не шили. Костюмы до паутины вынашивали, а всё со сцены смотрелись. Вот, «Аленький цветочек» в Пушкинском. На нём вся страна выросла. Ну ладно Чудище Безобразное, ему чего хошь кулёмай, а женские-то костюмы? Дырка на дырке, штопка на штопке, а всё красота! Я их ремонтировала недавно.

Долго ли, коротко ли, по коридору зацокали шпильки, подошли к двери и чуточку помялись за ней. Дверь отворилась, вошла смущённая секретарь Ады с папкой в руках: