Пиранези

— Тринадцать человек! — Темные глаза Рафаэль расширились от удивления. — Господи! С ними все хорошо?

— Да, — ответил я. — Я о них забочусь.

— Но кто они? Можешь отвести меня к ним? Стэнли Овенден здесь? А Сильвия Д’Агостино? Маурицио Джуссани?

— Да, очень вероятно, что кто-то из них — Стэнли Овенден. Во всяком случае, Про… Во всяком случае, Лоренс Арн-Сейлс думал так. Возможно, Сильвия Д’Агостино и Маурицио Джуссани тоже в их числе. К сожалению, у меня нет способа узнать, кто из них кто.

— Почему? Они забыли свои имена? Что они говорят?

— Они, вообще-то, не особенно говорят. Они все мертвые.

— Мертвые!

— Да.

— Ой. — Рафаэль некоторое время переваривала услышанное. — Они были уже мертвые, когда ты сюда попал?

— Я… — Вопрос был интересный; я раньше об этом не задумывался. — Наверное, да. Думаю, они все были мертвыми уже давно, но уверенно сказать не могу, потому что не помню, как сюда попал. Сюда попал Мэтью Роуз Соренсен, не я.

— Да, наверное. Но ты сказал, что заботишься о них. Это как?

— Слежу, чтобы они были в хорошем состоянии: чистые и по возможности комплектные. Оставляю им подношения: воду, еду и кувшинки. Разговариваю. У тебя в твоих Залах нет своих Мертвых?

— Есть.

— Ты не оставляешь им подношения? Не разговариваешь с ними?

Прежде чем Рафаэль успела ответить, мне пришла в голову еще одна мысль.

— Я сказал, что здесь тринадцать Мертвых, но это неправда. Теперь к ним присоединился доктор Кеттерли. Мне нужно найти его тело и положить рядом с остальными. — Я хлопнул в ладоши. — Как видишь, у меня много дел, и я не могу сейчас думать о том, чтобы уйти из этих Залов.

Рафаэль медленно кивнула.

— О’кей. Спешить некуда. — Она неуверенно — но при том ласково — положила руку мне на плечо.

И тут, к своему великому смущению, я заплакал. Громкие хриплые рыдания рвались из моей груди, слезы текли по щекам. Не думаю, что плакал я. Нет, Мэтью Роуз Соренсен плакал моими глазами. Это продолжалось долго, пока не перешло в икоту и судорожные всхлипы.

Рафаэль по-прежнему держала меня за плечо. Она деликатно смотрела в сторону, пока я тыльной стороной ладони вытирал глаза и нос.

— Ты вернешься? — спросил я. — Даже если я не иду с тобой, ты еще вернешься сюда?

— Я вернусь завтра. Довольно поздно вечером. Тебе это удобно? Как мы друг друга найдем?

— Я буду тебя ждать. Как бы поздно это ни было. Буду ждать, пока ты не придешь.

— И ты подумаешь о моих словах? О том, чтобы повидаться с твоими… с родителями и сестрами Мэтью Роуза Соренсена?

— Да, — пообещал я. — Подумаю.

Рафаэль ушла, растворилась в Тени между двумя Минотаврами в юго-восточном углу Вестибюля.

Часы остановились, но, по моим прикидкам, был поздний вечер. Я остался один, голодный, мокрый и обессиленный. Я добрел до Третьего северного Зала — Вода все еще стояла по колено, — залез туда, где оставил свои пожитки, и оглядел сухие водоросли, из которых обычно складываю костер. Увы, Высокие Волны промочили их насквозь. Я не мог развести огонь. Не мог приготовить еду.

Я взял спальный мешок (он тоже отсырел), отнес в Первый Вестибюль и лег на сухой высокой Ступеньке Большой Лестницы.

Последняя мысль до того, как я заснул, была: Он умер. Мой единственный друг. Мой единственный враг.

Я утешаю доктора Кеттерли

Запись от Двадцать восьмого дня Девятого месяца в Год, когда в Юго-западные Залы прилетел Альбатрос

Я нашел тело доктора Кеттерли в Восьмом Вестибюле; его прибило Волнами к углу Лестницы. Он сильно пострадал от ударов о Стены и Статуи, одежда была изорвана в клочья. Я отцепил тело от Перил, положил на спину, расправил руки и ноги. Примостил его бедную разбитую голову себе на колени и начал баюкать.

— Твоя красота загублена, — сказал я, — но не тревожься. Этот неприглядный вид не навсегда. Не горюй. Не бойся. Я устрою тебя там, где рыбы и птицы уберут все побитое мясо. Скоро его не останется. Ты будешь красивым черепом и красивыми костями. Я приведу тебя в должное состояние. Будешь мирно лежать в Свете Солнца и Звезд. Статуи благословят тебя своими взглядами. Извини, что сердился на тебя. Прости меня.

Пистолета я не нашел — наверное, Приливы унесли его в свои Глубины, — однако рано утром я увидел лодку доктора Кеттерли. Она по-прежнему болталась в Первом западном Зале, где Воды осталось примерно по щиколотку. И она была совершенно целая.

— Жалко, что ты его не спасла, — сказал я ей.

Лодка вроде бы никак не отозвалась. Она казалась сонной, вялой, едва живой. Без Стремительных Вод, наполнявших ее движением, она уже не была тем чертенком, что выплясывал на волнах и сперва насмехался над доктором Кеттерли, а затем бросил его на погибель.