Пиратское Просвещение, или Настоящая Либерталия

Склонность многих к полигинии ничего во всём этом не изменяла, а только осложняла. Так, капитан Джонсон где-то приводит один (по общему мнению, фантазийный) пассаж о пиратах, которые «женились на самых красивых туземках, причем брали не одну жену, а кто сколько захочет, так что у каждого из пиратов оказался сераль не меньше, чем у государя Константинополя» [116]. Иные в то время отмечали, что пираты были так очарованы легкой жизнью, которую обеспечили им жены, что всё реже обнаруживали намерение выйти в море [117]. Поздний (девятнадцатого века) текст, сохранившийся лишь в английском переводе, отражает скандализированную – и, понятное дело, сильно преувеличенную – реакцию евангелиста-миссионера из мерина, обращенную к сельской общине бецимисарака, и дает представление о том, чем в действительности могло обернуться многоженство для тех, у кого имелся достаточный запас награбленного.

Пока женщина ищет мужа, она думает больше не о характере мужчины, которого принимает в свою жизнь, но о том, сколько у него денег и всякого добра; потому добрые мужчины и хорошие работники не считаются желанными мужьями: они, мол, желают, чтобы жены на них работали; более же желанны воры и разбойники, которые получают богатство даром…

Мужчины с хорошим положением имеют от четырех до двенадцати жен. Смысл же брать так много жен заключается якобы в том, что жены могут выполнять за них всю работу, однако сам муж при этом лишен самой малейшей радости и покоя, поскольку многочисленные жены его бесконечно с ним ссорятся. Хлопчатобумажную материю у них торгуют шесть ярдов на доллар, так что если он покупает ламбу для одной из них, всем прочим непременно нужно то же, хотя бы обычно они носили материю, которая называется рофья. Женщины никогда не соблюдают обета верности своим мужьям, от чего также бывают постоянные проблемы. У каждой из жен есть свой дом; муж делит свое время между ними; он может быть одержим тяжелым недугом и не в силах поднять головы, но стоит ему обойти кого-либо из них положенной порцией внимания, как обделенная тут же пойдет с кем-либо другим…

У них считается само собою разумеющимся, что раз мужа нет дома, то женщина свободна искать себе замену [118].

Следствием всего этого, поясняет он, бывает бесконечное и сложное перераспределение имущества, ибо женщины, временно оставляя своих мужей ради другого, за обещание вернуться часто требуют в подарок вола (многие, отмечает он, приобретают целое стадо, прежде чем навсегда покинуть мужа); или, когда муж, имеющий множество жен, отправляется по делам, а на его место перебирается один из любовников жены, можно условиться, чтобы он вернулся пораньше, притворился, будто застал жену на месте преступления, и потребовал с прелюбодея хороший штраф (который позже можно будет поровну разделить с женой) [119].

Пастор, очевидно, был падок на самые абсурдные сенсации. И всё же тот, кому доводилось пожить в малагасийской деревне, знает, что комбинация всяческого рода магических знаний и любовной интриги может безмерно осложнить жизнь и служить неисчерпаемым источником настоящих византийских сплетен. По крайней мере, жизнь в этих общинах никогда не бывает скучной.

В особенности же несправедливо предположение, будто женщины народа бецимисарака были якобы заинтересованы в своем будущем муже лишь из-за его богатств. Несправедливо это даже в отношении иноземцев. Как замечает Доминик Буа [120], даже нищий вазаха мог встретить преданную подругу, и это демонстрирует, что в радушном приеме иностранцев получили отражение иные ценности – соображения престижа, гостеприимство. Я добавил бы еще – свободы. Выше я упоминал уже, что пираты прибывали с солидным экономическим капиталом, но практически без какого-либо капитала социального или культурного. Однако в перспективе потенциального союза это последнее обстоятельство имеет даже свои очевидные преимущества. Во-первых, пираты, подобно прочим иноземцам, прибывали без своих матерей или других родственников, которые стали бы путаться в дела жены; во-вторых, у них почти не было знаний, необходимых для жизни в обществе; они не знали даже языка, на котором говорило большинство людей вокруг. Подруг их это ставило в положение не просто посредниц, но и наставниц – правда, в классическом гендерном смысле. Поскольку подруги их не были (или больше не были) подростками, проживающими в домах отцов, им предоставлялась возможность на свой манер воссоздать местное общество, и это, наряду с основанием портовых городков, трансформацией сексуальных нравов и дальнейшим формированием при помощи пиратов из их детей нового аристократического класса, было именно то, что они смогли сделать.