Пиратское Просвещение, или Настоящая Либерталия

Вы непременно должны, – прибавил он, – видеть на озере один остров, размерами своими больше прочих. Там некогда жила женщина, столь же прекрасная, сколь и злобная: Махао, дочь могущественного вождя племени антемуру по имени Адриантсай. Князек обучил ее тайнам того искусства магии, что привезли с собой из Аравии его предки, дабы она могла быть полезна мужчинам. Но однажды Махао обнаружила своего мужа спящим на груди молодой рабыни; заколов его кинжалом, она почувствовала непримиримую ненависть ко всему мужескому роду и с того времени прибегала к своим знаниям, лишь чтобы вредить им.

Андриантсай, напуганный злодеяниями своей дочери, изгнал ее вместе с несколькими сообщницами за пределы своего царства. Убежище они нашли на том самом острове, что мы будем объезжать.

Сыновья верховных вождей этой страны один за другим прибывали на остров, чтобы воздать должное ее чарам; она же делала вид, будто отвечает их чувствам, заманивала в свой дворец и опьяняла своими прелестями; однако дорого же они платили за милости, которые злодейка им оказывала. Наслаждаясь в течение трех дней и трех ночей любовными усладами, в конце концов они ощущали на себе чары жестокой женщины, действия которых быстро сводило их в могилу. Некоторые, страдая от головокружения, бросались в озеро, иные же лишали себя жизни своими же копьями.

Таким образом погибали многие, многие вожди и отважные воины, в том числе все сыновья Бемананы, кроме самого младшего, которого бог избрал отомстить за своих шестерых братьев. Следуя совету мудреца Ратсары из рода зафираминиа, он отправился на остров, и, чтобы понадежнее скрыть свои замыслы, предался удовольствиям, которыми жаловала несчастных Махао; воспользовавшись моментом, когда она крепко уснула, он сперва схватил зуб великана, который сделал его неуязвимым, а затем пронзил ее несколькими ударами.

Однако другой талисман, который помог Махао сделаться призраком, дал ей силы вредить людям даже после смерти.

Она по-прежнему здесь, на дне озера, и услышать мужской голос довольно, чтобы разбудить в ней старую злобу. Не будем же болтать, дабы не оказаться в пещерах, где она обитает [129].

Здесь неясно, подразумевается ли под «зубом великана» зуб Дарафифи, однако учитывая параллели между двумя этими историями, видеть тут аллюзию, полагаю, вполне оправданно.

История о Махао объединяет почти все сюжеты, упоминавшиеся в этом разделе: тайное знание этнических групп внутренних чужаков вроде антемуру и зафираминиа (зафиибрагим на этом этапе выпадают из общей картины), сексуальный бунт представительниц женского пола, сила любовной магии, но также и возможность ее использования ради мести (подразумевается, что тех, кто пострадал от ее чар, ее чары привлекали в самом буквальном смысле), противопоставление носительниц этой силы сословию мужчин-воинов («сыновья верховных вождей этой страны», «вожди и отважные воины»), а в конечном счете – ответные действия и победа воинов. Но победа их неоднозначна. Махао мертва, но не побеждена. Она обитает под водами, где сила ее сохраняется. Даже те мужчины-воины, речи которых задают тон на великих собраниях, проплывая над ней, принуждены хранить молчание. А двух главных героев, Дарафифи и Махао, бессрочно связывает отсроченное противостояние в рамках логики самой практики магии.

Часть III Пиратское Просвещение

Наконец, теперь мы можем обратиться к истории Рацимилаху и оценить ее в надлежащем контексте.

Как я уже отмечал, великая политическая мобилизация, в результате которой возникла Конфедерация бецимисарака, не была творением сыновей пиратов, большинство из которых на тот момент были детьми. Но не была она и творением самих пиратов в прямом смысле слова. Пираты однозначно жили в портовых городках и наблюдали за теми событиями, о которых идет речь; они не могли не быть заинтересованы в их результате; однако, если верить Мейёру, от участия в событиях они воздерживались [130]. Помимо Рацимилаху, главные роли в этом принадлежали, судя по всему, малагасийским мпандзакам и их сыновьям, сражающимся за доступ к портовым городкам, основанным в основном усилиями пиратов и их союзниц из числа женщин. В некоторой степени мобилизация была просто новым актом утверждения традиционных мужских достоинств – воинской доблести, ораторского мастерства в публичных выступлениях, способности воссоздавать предков посредством жертвенных ритуалов. В какой-то мере это был и политический эксперимент, в котором политические модели и принципы, заимствованные у пиратов и из иных иноземных источников, сливались с существующими политическими традициями побережья с целью создать нечто отличное от того, что было прежде.