Пираты Ледового моря

Один за другим дети поднимались на палубу. Тех, кто раньше ходил в лохмотьях, теперь одели в пиратские теплые куртки и штаны, шапки и башмаки. Все очень потешно выглядели в этих обновках, но Мики смешнее всех. Когда она наконец-то появилась на палубе, на ней были такие огромные сапожищи, что просто чудо, как она изловчилась подняться в них по лестнице. Пока все другие потешались над ней, я подошла и взяла сестру за руку:

– Спустись и надень свои старые сапоги! – велела я.

– Но старые мне жмут! – пожаловалась Мики.

– Но они все-таки еще годятся, – настаивала я. – Прекрати выставлять себя на посмешище!

– А им почему можно? – захныкала Мики и показала на других детей, которым сапоги были тоже явно великоваты.

– Они не такие маленькие, как ты, – сказала я. – Иди вниз и переобуйся.

Тут Мики заревела в три ручья и заявила, что никогда-никогда не наденет старые сапоги, потому что они ей жмут, и я должна в конце концов это понять!

Что мне было делать? Я обняла ее. Мне вдруг стало ее ужасно жалко.

– Ну тогда не вини меня, если будешь спотыкаться каждые пять минут.

Мики пообещала, что не будет.

Между островом Мокрый и Кошачьей шхерой

Если меня когда-нибудь спросят, где похоронен Белоголовый, то я отвечу: он лежит между островом Мокрый и Кошачьей шхерой, укачиваемый длинными руками коричневых водорослей. И это правда. Я сама видела, как его опускали в море.

В тот день выдалась отвратительная погода, но и человек, отправлявшийся в море, был ей под стать. Белоголовый лежал на шканцах[16], серый и холодный. Его лицо, старое и юное одновременно, было словно высечено из камня. Кровь на шее запеклась и почернела.

Вся команда собралась вокруг своего капитана. Мы с Фредериком стояли чуть поодаль. Унни с острова Диво, Улав с Бурного и Дага с Соленого тоже захотели присутствовать. А Мики вместе с другими детьми осталась на жилой палубе.

Козырь принес мешок. От мокрого снега палуба сделалась скользкой, и пират чуть не упал, когда вместе с Корявым собирался поднять труп. Трудно сказать, казалось ли мне это зрелище нелепым или, наоборот, ужасным.

Белоголового положили в мешок и туда же отправили двенадцать пушечных ядер – так полагается капитану пиратов. Потом Козырь надежно зашил мешок. Свиная Харя, Здоровяк, Нос-по-ветру и Рубака были самыми сильными, они подняли мешок и направились на корму. Раскачав его – хей, о хей, о хей, – они швырнули мешок в море. Он в мгновение ока скрылся в волнах. Лишь несколько больших пузырей всплыло на поверхность – как прощальный привет от того, кто запустил однажды когти в мою сестренку. Никогда больше он не сможет сделать этого снова! Шкварка ударил в корабельный колокол.

В тишине, повисшей после, я посмотрела на Голубку. Она завязала волосы в узел. Поверх кожаной куртки на ней был плащ из пестрой шкуры тюленя-хохлача – наверное, она получила ее от Задиры. На поясе висел нож. Брагдер то и дело подходил к Голубке и что-то нашептывал. Словно у него было много полезных советов для нее и он хотел помочь ей строить планы. Планы капитана пиратов.

Мне кажется, что Фредерик думал о том же, что и я, потому что немного погодя, когда Голубка проходила мимо, он сказал:

– Теперь ты будешь наводить ужас на все Ледовое море?

Голубка замерла, будто ее толкнули. Словно Фредерик обвинил ее в чем-то, на что не имел права. Она обвела взглядом серое море, покрытое тонкой тусклой пленкой снега, а потом посмотрела на брата:

– А ты считаешь, что я должна сделать: вернуться домой на Рыбий остров и есть тресковую икру?

– В тресковой икре нет ничего плохого, – пробормотал Фредерик.

– Я не о том, – сказала Голубка с презрением.

Она вздохнула, словно пожалела о своем резком тоне, и кивнула в сторону маленькой лестницы, что вела на верхнюю палубу.

– Спустимся ненадолго? – предложила она.

Мы пошли за ней. Голубка открыла дверь своей капитанской каюты. Чего там только не было! Плетеные ковры и красивые керосиновые лампы с колпаками из тонкого стекла, книги и канделябры, несколько ружей, видимо, старинных, а на стене – голова нерпы. В открытой пасти виднелись ряды острых белых хищных зубов. Глаза были из черного стекла.

Голубка расстегнула ремень, на котором висел нож, и опустилась в кресло. Она долго смотрела на Фредерика, а он стоял, почти робея перед всей этой роскошью и перед своей сестрой, которая теперь завязывала волосы в узел. Она была не похожа на Урстрёма. У того тоже была роскошная каюта с коврами и всякими богатствами, которые Фредерик тем не менее называл хламом. Но я не могла понять, в чем именно была разница между двумя капитанами.

– Такой, как я, некуда идти, – сказала Голубка.

– Что в тебе такого особенного? – спросил Фредерик.

– Я купила свободу, продав свою душу.

Фредерик покачал головой, махнул рукой, словно хотел сказать: ах, разве это так важно?

Но Голубка возразила: