Пираты Венеры

Мысль, как говорится, может быть и вещественной, но сама по себе ничего не решает, сколько бы я ни думал о том, что надо выжить. Я знал, что надо что-то делать. Ситуация не представляла никаких шансов на спасение. Берег — лишь только он мог даровать мне жизнь, а вместе с тем, берег и угрожал моей жизни. Итак, я направился к берегу. Пока плыл, я думал о многом, совсем не относящемся к делу, но кое-что имело прямое отношение к событиям, в частности — похоронное бюро. Время думать о нем было не совсем подходящее, но мысли не всегда подчиняются настроению и логике, однако даже в расцвете сил мы перед лицом смерти начинаем задумываться о неизбежности и близости конца. Вертя эту мысль так и этак, я почувствовал, что она содержит зародыш надежды — в свистопляске смерти может быть жизнь. Возможно, высокая волна, подняв меня, представила мне на краткий миг возможность увидеть прямо перед собой смерть, в которой я нашел жизнь. Береговая линия была совсем рядом — остроконечные зубцы утесов и белая пена на них, но детали все еще скрывались за мимолетностью видимого, потому что каждый раз волна поднимала меня вверх ненадолго, а затем с быстротой курьерского поезда швыряла на дно водяной бездны. Когда я скользил вниз, мне иногда казалось, что я разобьюсь о морское дно.

Мои собственные усилия, сложенные с яростью бури, продвигали меня довольно быстро к берегу, к той точке, где рассвирепевшие воды охватят меня и размозжат об утесы, о которые разбиваются пенные гребни валов, накатывающиеся в каком-то неистовом упорстве и каждый раз отхлестываемые мрачными водоворотами назад.

Меня увлек гребень колоссальной волны и швырнул вперед — пришел конец! Со скоростью норовистой лошади меня несло к гибели; пена закрыла меня с головой, меня вертело как ветку в водовороте, но несмотря на это, я боролся за то, чтобы высунуть нос и рот над водой — лишь один-единственный глоток воздуха! Я сражался за то, чтобы прожить на мгновение больше, чтобы не умереть до того, как меня бросит безжалостной волной на остроконечные скалы — жажда жизни руководила моими инстинктивными действиями.

Меня продолжало нести, мгновения казались вечностью! Где же утесы! Я ждал их, тосковал по ним теперь, как по концу моей тягостной борьбы. Я думал о матери и Дуари. Я даже размышлял с некоторым намеком на философское спокойствие о моем страшном конце. В том, другом мире, оставленном мною навсегда, никто и не узнает о моей судьбе. И все это говорило о вечном эгоизме человека, который даже перед лицом смерти нуждается, чтобы его выслушали, посочувствовали и пожалели.

И тут я поймал на краткий миг взглядом скалы. Они слева! Они же должны быть передо мной! Непостижимо! Волна мчалась, неся меня за собой, и вокруг моего голого тела — лишь только вода. Но где же ожидаемые смертельно опасные скалы?

Теперь, когда ярость моря осталась позади, меня подняло на гребень маленькой волны, и я увидел с удивлением сравнительно тихие воды крошечной бухты. Меня пронесло сквозь каменную лощину, врезавшуюся в глубь суши бухтой, и предо мной был лишь песчаный полумесяц пляжа. Я вырвался из черных пальцев смерти — наивысшее из чудес! В жизни они встречаются значительно реже, чем в романах.

Море дало мне прощальный пинок, выбросивший меня далеко на песок, и смешало с водорослями и обломками разбитых судов. Я встал и огляделся. Более религиозный человек, наверное, упал бы на колени и воздал бы благодарение богу за чудесное спасение, но я чувствовал, что, несмотря на то, что я спасен, Дуари по-прежнему остается в опасности, а это делало меня малочувствительным к собственному спасению, и все мои мысли были направлены на необходимость оказать помощь Дуари.

Бухта, где я оказался, была сформирована устьем каньона, пересекавшего насквозь гряду низких холмов, вершины и склоны которых поросли невысокими деревьями. Я нигде до этого не видел таких гигантских деревьев, как в Вепайе, но, возможно, здесь я увидел не взрослые деревья, а лишь молодую поросль. Однако я называю их деревьями, так как многие из них имели от пятидесяти до восьмидесяти футов в высоту. Небольшая речка водопадом стекала со дна каньона в бухточку, бледно-фиолетовая трава, усеянная синими и пурпурными цветами, покрывала склоны холмов. Здесь росли деревья с красными стволами, гладкими и блестящими, покрытыми как бы глазурью. Здесь были и деревья с голубыми стволами. От бури колыхалась листва — все те же гелиотроп и лаванда с фиалкой, что казались мне такими земными в лесах запада. Но как бы ни был прекрасен и необычен окружающий мир, он не должен был отвлекать мое внимание. Странный поворот судьбы выбросил меня на берег, куда, как я имел основания думать, улетели похитители Дуари. Теперь единственной моей мыслью было извлечь все преимущества из этого счастливого обстоятельства, попытаться найти и освободить ее.