Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

Управившись со своей миссией и ощутимо повеселев, я готова совершить обратный маневр. Выглядываю, чтобы оценить обстановку, и понимаю, что коридор и пост по-прежнему безлюдны. Пора! Пригнувшись для верности, бесшумно выскальзываю за дверцу; мои войлочные тапочки не хуже индейских мокасин.

И тут тело предает меня вновь. Точно от «Веронала», ноги слабеют так, что мне приходится ухватиться за стену, но холодная гладкая краска скользит под ногтями. Кровь будто бы отхлынула от головы, отчего та сделалась невесомой. Это что, обморок от облегчения?! Как низко я пала.

Нужно только подышать, собрать двоящееся зрение воедино и вернуться в палату. Онемевшими пальцами растираю виски и хватаю губами воздух. Если меня застанут в таком положении, наказания не избежать – медсестрам будет плевать на протекцию пана Пеньковского.

Поворачиваюсь в сторону сестринского поста, за которым видно дальний конец коридора.

Я здесь больше не одна.

Вдалеке, под сводом решетчатой арки, стоит женская фигура. Сорочка скрывает ее фигуру, расстояние лжет о росте, темнота искажает оттенок волос. Длинных, очень длинных волос, что укрывают женщину густым шатром. Она стоит опустив голову, а ее руки покоятся вдоль тела.

Ее легко можно принять за больную в приступе лунатизма, но длинные патлы сбивают с толку; это могла бы быть медсестра, но что ей делать ночью в коридоре в одной только сорочке и…

…в тишине звонко разносится шлепок ступни о кафельный пол…

…и босиком! Черт, черт, черт! Нужно немедленно убираться отсюда.

Предпринимаю попытку подняться с пола, что удается мне с трудом.

Лунатичка поднимает лицо, тусклый свет отражается во влажных белках ее глаз. Она делает еще один шаг.

Нас разделяет примерно тридцать метров, а меня от палаты – чуть меньше десяти. Я успею.

Оттолкнувшись от стены, я словно попадаю в шторм на борту корабля. Пол ходит ходуном, а стены бьются об меня, точно волны. Я расставляю руки в стороны, закусив до крови щеку, и медленно делаю шаг за шагом. Шаг за шагом, все ближе к укрытию.

Лунатичка тоже движется. Ко мне. Шлепки ее босых ног все громче, все отчетливей. Все чаще.

Силы небесные, она что, бежит?!

Потеряв самообладание, я все же поворачиваюсь в сторону неизвестной. Лучше бы я этого не делала – женщина действительно приближается ко мне бегом по пляшущей палубе длинного корабля, ее длинные волосы рвет яростный ветер, сполохи молний с сестринского поста дробно высвечивают искаженное лицо.

Из моей груди вырывается одинокий жалкий вскрик, и из последних, неизвестно откуда взявшихся сил я хватаюсь на ручку спасительной двери и проваливаюсь вовнутрь нашей палаты.

Изнутри нет ни замка, ни щеколды. Даже если бы хотела, я ни за что не смогла бы запереться от врачей или других больных. Даже если они явно намереваются причинить мне зло – прямо как сейчас! Она же разорвет меня, у нее явно припадок!

– На помощь! – хочу позвать я, но сумасшедшая уже достигла моей двери и всем весом обрушивается на последнюю преграду между нами.

Я успеваю только прижаться к двери изнутри, чтобы сдержать этот натиск. Моя противница явно сильней, а мои ноги беспомощно скользят по полу, подламываясь в коленях. Из моего рта вырывается совсем уж позорный всхлип, и тут…

Все прекращается.

Лунатичка не бьет по двери повторно, не предпринимает попыток ворваться вновь. Я не верю своей удаче, и это не словесное кокетство – я не верю, что так легко отделалась. Поэтому использую тихие секунды, чтобы сгруппироваться и крепче ухватиться за дверь. Мне бы сейчас не помешала помощь одной физически крепкой особы.

Рывком снимаю одну тапочку и швыряю в Фаустину. Попадаю, кажется, в плечо, но она даже не шевелится. Чертыхаюсь и повторяю процедуру с другой тапочкой. Та отскакивает у Фаустины от головы и шлепается на пол. По груди и спине медленно разливается холодный пот. Почему? Почему она не просыпается? Почему они все молчат?!

– Фаустина? – зову тихо.

Что за бред здесь творится? Любой уже проснулся бы от грохота, от моих ночных скачек по коридору, от удара в дверь и тапочками по голове! Так не бывает, это неправильно, это…

– Маг-да-ле-на.

Голос из-за двери. Мой позвоночник каменеет от ужаса, и я зажимаю себе рот рукой.

Лунатичка стоит прямо у меня за спиной, ее лицо напротив решетки, через которую она может просунуть руки и схватить меня за горло. Я слышу, как шевелятся ее сухие губы, когда она снова произносит мое имя:

– Маг-да-ле-на.

В ее голосе шорох и свист, скольжение теней по навощенным дубовым доскам, колыхание паутинки. Дыхание безумной касается моих волос на затылке, но она не предпринимает попытки вцепиться в них. Только ногти со скрипом движутся вдоль по металлическому полотну двери, и от этого скрежета у меня перед глазами вспыхивают огненные пятна.

– Пойдем со мной…

Голос дробится на несколько осколков эхо, отражается хоровой полифонией. Сползаю вниз, зажимаю уши.

– Уйди прочь, уйди! Ты мне кажешься, нет тебя, нет! Магда, прекрати, прекрати выдумывать. Нет ничего, тебе кажется. Кажется!

Уговариваю себя на все лады, пока за решеткой окна не начинает брезжить солнце.