Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

– Марта не уходит! – очень остроумно отметил месье Жюль. – Ее дух по-прежнему в теле медиума!

– Войтек, иди ко мне!

– Пан Роговский, – спокойно и взвешенно произнесла Тереза. – Лишь один раз я наблюдала подобное в своей практике. Это исключительная сила духовной связи, высокое проявление истинной любви… Ты должен дать духу Марты то, чего она так долго ждала в мучительном одиночестве эфира.

– Чего же? – пролепетал отец, не отрывая глаз от изогнувшейся и все еще балансирующей на цыпочках Мельпомены.

– Согрей ее, Войтек. Согрей, как живую.

Тереза властно взяла моего отца за руку и повела его вдоль стола. Головы спиритистов поворачивались следом. Ведьма свела Мельпомену и отца, соединила их руки. Вручила своему немолодому уже любовнику вечно холодную лапку собственной приемной дочери.

Мельпомена издала новый стон, робкий, но уже не такой страдающий:

– Тепла…

Отец обхватил ее за шею и крепко поцеловал бледногубый крошечный рот.

Я зажмурилась. Меня будто наотмашь хлестнули по лицу. Щеки ожгло кипятком, и я поняла, что это моя собственная кровь хлынула к голове, до боли, до шума в ушах.

Не знаю, сколько времени мне потребовалось, чтобы снова разомкнуть веки, но я об этом тут же пожалела.

Первое, что я увидела, было голубовато-белое, распростертое, точно раздавленная бабочка, пришпиленная для просушки к пробковой доске, тело. Абсолютно обнаженное. На этой болезненной белизне выделялись только островки желтоватых женских волос, ямка пупка и розовые точки сосков. Еще было запрокинутое лицо с радужками глаз, трепещущими у самой линии ресниц. Расплесканный по столешнице белый пласт волос, словно обмякшие белые крылышки. Приоткрытый рот, в котором виднелись влажные зубы. А выше, прямо напротив меня, я увидела живот отца. Он тоже был покрыт волосами, темными и редкими. У отца тоже были и пупок, и соски, и все, что положено человеческому телу.

Оба они двигались. Отец рычал, как животное, раз за разом толкая Мельпомену по плоскости стола. А она скользила вперед, ко мне, и словно бы откатывалась обратно, как мелкая рябь у кромки пруда.

Я почувствовала приближение тошноты, она нарастала с каждым их движением, а из глаз у меня потекли слезы. Такие горячие, что я испугалась.

С великим усилием я оторвала взгляд от нагих тел моей почти подруги и моего отца и увидела, что остальные тоже постепенно обнажаются, развязывая шнурки балахонов на шее, и уже касаются друг друга руками. Привычно, буднично.