Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

По коридору я пробралась как можно ближе к салону. Дверь, за которой я притаилась, была надежно укрыта от чужих глаз кадкой с большой полувысохшей монстерой. Приоткрыв створку, я могла наблюдать за людьми, как из тропических зарослей.

По всей гостиной горели свечи – толстые и тонкие, как церковные; совсем новые и оплавившиеся до уродливых пеньков в восковых наростах. Я не застала момента, когда их зажигали, но это даже к лучшему. Сквозь лапы пальмы огни бросали на мою кожу полосы оранжевого света, превращая ее в подобие тигриной шкуры.

До этого вечера я еще не видела, как папины «друзья» занимаются тем, собственно, ради чего он пригласил их погостить в особняке. Ну кроме того случая, когда Мельпомена устроила представление с обмороком посреди коридора, а все хлопотали вокруг нее, будто она невесть какая провидица.

На сеанс было приглашено шестеро гостей, узкий круг – далеко не все, кто в тот момент квартировался, спивался или иначе разлагался в доме моего отца. Подумать только, дом моего детства, место, где моя мама родила меня в муках, где я росла, училась ходить и говорить, где отец носил меня на руках и где я подружилась со своим братом, превратился в настоящий грязный притон, где наркоманы, поэты, распутники всех мастей и дьяволопоклонники делают все, что им только вздумается, безо всякого над ними закона. И это в то время, как в особняке протекает сгнившая крыша, вспухает от влаги паркет, а стены зарастают плесенью и все новыми и новыми узорчатыми обоями. Это приводит меня в ярость!

Моя семья погибла, мой дом гибнет. Изуродованный и оскверненный.

Но я вновь осмелилась вынырнуть из омута прошлой ночи. Даже самые горькие мысли кажутся глотком свежего воздуха. Я ничего не могу с собой поделать.

Итак, я замерла в тенях за старой пальмой, готовая в любой момент скрыться в коридоре для слуг. Там, в плетении старых ходов, меня никто бы не поймал.

Шестеро окружили овальный стол и заняли свои места. Пятеро были в черных свободных балахонах, а шестой – в темно-пурпурном. Когда этот шестой откинул с головы глубокий капюшон, по спине фигуры рассыпались длиннейшие белые волосы. То была Мельпомена.

Не говоря ни слова, Мельпомена взяла со стола одну из заранее приготовленных чаш и пошла с ней вокруг стола. Из чаши тончайшей струйкой сыпался на пол какой‑то порошок.