Писатель и балерина

Да-да, вот так, милый. Ты полагал, что я тут вся в слезах и соплях от тоски? А у меня все обыкновенно. Ну то есть совершенно. Кофе варю, плиту вытираю. Мирный быт и никаких терзаний. Впрочем, подумала она так же мельком, как и подглядывала, вряд ли дорогой супруг что-то такое себе воображал. Не до того ему. У него романтика в крови бурлит. Хотя физиономия и впрямь несколько обалделая – не такой встречи, похоже, ожидал.

– Кофе будешь? – невнятно проговорила она, плюхаясь в любимое плетеное кресло и облизывая обожженный палец. Вообще-то на табуретке или на кухонном диванчике было бы удобнее и, так сказать, традиционнее, но кресло – отличный сигнал на тему «кто хозяин территории». Кошки очень хорошо такие вещи понимают, понаблюдайте.

Татьяна почувствовала, как внутри что-то закипает – легкое, веселое, искрящееся, как пузырьки шампанского. И кофе в две чашки налила, даже не дожидаясь ответа. И мысленно сама себя похвалила: ай, молодец, Танечка, высший пилотаж.

Марк не то что нутром, всеми нервными окончаниями ощущал, что надо что-то сказать, что с каждой секундой он проигрывает то, что шахматисты называют «темп», но обыденность сцены и впрямь несколько выбила его из колеи. Бросить в ответ на «лишние асбестовые рукавицы» что-то столь же шутливое? Увы, шутка была бы хороша минуту назад, сейчас поздно. Да и в голове что-то ничего похожего на юмор не обнаруживается. Сказать что-то серьезное? Вот прям с места в карьер? Как идиот? И он хмыкнул нейтрально:

– Давно бы на кофемашину перешла…

Татьяна, покосившись на сверкавшую черным стеклом и хромированными панелями кофемашину – прямо пульт космического корабля, а не кухонная техника! – недовольно сморщилась:

– Ну знаешь ведь, не люблю я их. Вроде и изысков из нее больше можно получить, и кофеин она лучше экстрагирует, а что-то не то. В джезве как-то вкуснее, что ли, получается. Или нет, это я вру. Не вкуснее, а… живее, вот. Уютнее, что ли. – Мысленно она поставила себе еще один плюсик, за изобретательность: дело было, конечно, не в различиях кофейных технологий, а всевозможные подтексты, аллюзии, вторые и третьи смыслы Марк всегда улавливал с полунамека. – У джезвы по сравнению с кофемашиной только один минус – за ней глаз да глаз нужен. Чуть задумаешься – п-ш-ш! А в результате – вот! – Она помахала обожженным о конфорку пальцем и нарочито шмыгнула носом.

Пас! Мяч на вашей территории! Ну?

– А по очереди никак? Сперва кофе сварить, а после подумать? – Марк и сам понимал, что реплика… слабовата, но ничего другого опять в голове не обнаружилось. Как будто мысли заморозились.

Гипнотизирует она его, что ли? Как удав – кролика. Такой Татьяны он боялся. Боялся? Да, боялся. Непонятно, как с ней себя вести, и, главное, непонятно, как она себя будет вести. Неизвестность пугает, и ничего тут не поделаешь.

Вот с Полиной все по-другому, там он знает, куда будет развиваться очередная ситуация, и понимает, почему именно так. А здесь он ничего, ничегошеньки контролировать не в состоянии. Разве можно контролировать черный ящик? Не тот, что на самом деле оранжевый – который ищут на месте какой-нибудь катастрофы. А тот, с которым бихевиористы человека сравнивали: ты ему – воздействие, он тебе – реакцию, а что внутри – неведомо.

«Черный ящик», скорчив гримасу печального Пьеро, пожал плечами. Интересно, подумал Марк, как будет женский род от слова «ящик»? Ящка? Или ящька – с мягким знаком? Или даже «ящь»? Жуткое слово получилось. «Черная ящь». А как еще? Вряд ли бихевиористы имели в виду только особей мужского пола. Но нельзя же сказать «черный ящик», если он – она? Черный ящик по имени Татьяна.

– Как – по очереди? Эта машинка, черный ящик, – Татьяна постучала пальцем себя по лбу, – не выключается. Никак. У нас, простых людей, конечно, не такие глобальные мысли, как у вас, великих писателей, – она вдруг подмигнула, – но издательство само собой работать не умеет, им как-то управлять приходится. Что, когда, сколько, почем и все такое. Год-то заканчивается, план следующего надо дочистить, а то как пойдет все шататься… У-у-у! Кстати, об издательских планах… – Она вздохнула, установила на край стола локти, пристроила на сомкнутые кулачки подбородок и уставилась на Марка: – Ты к шестому Вяземскому уже начал подступать? Не, ты не думай, что я на поторопиться намекаю, ни боже мой! Ты пятого только что завершил. Ну… почти только что. Вполне еще можно отдыхать и отдыхать, пусть оно само в голове пока, как ты выражаешься, варится. Я ж не надсмотрщик с кнутом на хлопковой плантации. Просто мне надо же иметь представление, какие галочки в какие графы ставить. Издательство, сам знаешь, тот же колбасный цех: если не знать, когда и сколько привезут говядины, свинины или там индейки, так и окажешься либо с простоем оборудования, либо с перегрузом. А там еще склады, магазины, контракты, договоры и прочие скучные вещи. Рекламные сопровождения тоже не за один день делаются, их тоже планировать надобно. Так что ты отдыхай себе спокойненько, но меня все-таки в курсе держи, ага?