Писатель на дорогах Исхода. Откуда и куда? Беседы в пути

Позиция Езерской резко выражена в эссе «Великое противостояние». Эссе посвящено автору «Окаянных дней», но оно шире – о выборе, который стоял перед каждым творцом. Езерская процитирует речь Бунина, произнесенную в феврале 1924-го в Париже: «Миссия русской эмиграции, доказавшей своим исходом из России и своей борьбой, своими ледяными походами, что она не только за страх, но и за совесть не приемлет ленинских градов, ленинских заповедей, миссия эта заключается ныне в продолжении этого неприятия».

Такой выбор – рано или поздно – совершают многие герои Беллы Езерской. (Всех не вспомнишь, тем более – не перечислишь.)

Мстислав Ростропович признается в интервью с ней: «Я обожаю Россию! О-бо-жаю». Но, лишенный гражданства СССР, Ростропович после отмены позорного указа гордо отказывается от советского паспорта.

Патриарх и ревнитель свободной русской прессы Андрей Седых. Вместе с ним мы сравниваем разные «волны» эмиграции, погружаемся в ежедневные будни многолетнего редактора «Нового русского слова».

Хранительница традиций, «живая легенда русского балета» Александра Данилова.

«Российский Карузо», один из последних рыцарей еврейской культуры Эмиль Горовец. «Он мог не замечать, терпеть и молчать. Как многие. Но он предпочел туманную даль репатриации, а фактически – эмиграции благополучной жизни придворного еврея в антисемитской стране».

Поэтесса Наталья Горбаневская. Вместе с друзьями она вышла в августе 1968-го на Красную площадь – в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию. Она сделала свой выбор сознательно, остро ощущая «вкус» свободы: «Когда ты на свободе, и, кажется, только от тебя зависит, остаться на свободе или не остаться, эта свобода, воздух, которым дышишь, деревья, под которыми идешь, становятся особенно дороги».

Юрий Любимов. Он гениально чувствует движение театральных форм, он и пророк – предупреждает в начале перестройки: «После оттепели всегда бывают заморозки… Природа режима не изменилась». Кстати, Любимов напишет позже Белле Езерской: «Вы делаете очень нужное и благородное дело».

* * *

«Мы не в изгнании – мы в послании». Кто только не цитировал эти знаменитые слова. Теперь перестали. Клятвы поутихли, да и некому их произносить.

«Какое там послание! – говорит мне на днях Белла Езерская – по телефону, незадолго до своего юбилея. – Скажите, ну какую миссию можно разглядеть в деятельности наших газет – разве что сбор рекламы… Многие писатели давно уехали в Россию, другие живут здесь, но публикуются исключительно там… Эмигрантские издательства не могут конкурировать с московскими и почти все умерли, несколько журналов едва дышат… Для полноты картины добавлю: на наши концертные площадки хлынули толпы гастролеров-халтурщиков, привозящие программы, которые они постеснялись бы показывать в гарнизонах…»

Впрочем, мы с ней все это уже обсуждали не раз. Но вот Езерская добавляет: «Я, кажется, осталась у разбитого корыта».

Почему не спорю? В глубине души она и сама знает, что неправа. «Всю жизнь занималась тем, чем всегда хотела…» – разве это не убедительный аргумент при подведении итогов жизни?

Не говорю ей и другие слова – они верны, но слишком уж пафосны: книги Беллы Езерской, ее эссе и взятые ею интервью, обильно рассыпанные на страницах изданий диаспоры, – это живая история культуры нашей эмиграции.

История в лицах и голосах. Не похожая ни на какую другую.

2009

«Каждый пишет свою автобиографию…» (Давид Гай)

В декабре 1988-го я читал в «Знамени», тогда уже лучшем российском журнале, документальную повесть Давида Гая о жизни, борьбе и гибели Минского гетто. Это была первая «перестроечная» проза о еврейской Катастрофе, которую в СССР так долго, настойчиво замалчивали. Автор вел свой рассказ с таким безыскусным трагизмом, что иногда казалось: я слышу голоса идущих на смерть людей, а по журнальным страницам течет кровь.

«Где теперь Давид Гай? Над чем работает?» – не раз спрашивал себя в последующие годы. Пока однажды – уже в Чикаго – не увидел его новые книги в доме своего друга искусствоведа и переводчика Ванкарема Никифоровича. Оказалось, Ванкарем был среди тех, кто когда-то помогал Гаю собирать в Минске материал для его будущей повести «Десятый круг».