Пища

– Я вижу вопрос в твоих глазах. Не волнуйся и не отвечай. Как я уже понял, ты не слишком разговорчива. Думаю, это неплохое качество. Честное. Ведь ты можешь быть собой, не произнося лжи. Я знаю, что за вопрос тебя терзает, и уверен, что он вовсе не связан со мной.

В ее глазах на мгновение вспыхнул огонек, но тут же потух. Словно, на это самое мгновение, ответ на вопрос был найден, но тут же потерян, ведь вовсе не мысль дала этот самый ответ, а лишь ее испуганное чувство. Забитое и замученное. Прячущееся в пыльном углу сознания.

– Ты хочешь знать, что делать дальше? Не так ли?

Она робко кивнула, стараясь разыскать потерянный ответ, но чем больше она старалась, тем дальше ускользало исковерканное чувство. Такое же незаметное, как и она сама.

– Мне кажется, ты уже все поняла. Ты уже знаешь, зачем я пришел. Знаешь, кто направил меня к тебе. Знаешь, что тебе больше не место в прошлой жизни.

Она смотрела непонимающе, не в силах открыть рта, чтобы ответить. Незнакомец смотрел глубоко. Слишком глубоко, чтобы вот так разгуливать в целости и сохранности.

Невредимым.

Люди с подобными талантами живут не очень долго. Конечно, если таланты не подкреплены чем-то куда более стоящим.

Он хочет, чтобы я ушла с ним.

Ей хотелось разорвать его. Хотелось продолжать слушать этот спокойный голос. Эти слова и фразы, бьющие в самую точку. Слова. Голос, подобный мягкому завихрению, возникшему в звездном небе. Нечто спокойное и одновременно нарушающее спокойствие.

Так хотелось спросить. Так нужно было спросить. Нужно, но совершенно неважно, ведь интуиция шла впереди любых зачатков разума, клокочущего в ее голове.

– Я знаю. Знаю. И ты знаешь.

– Я должна?

– Нет. Не должна. Это всего лишь выбор и ничего более.

5

Она спала в большой комнате на одной из металлических кроватей.

Скрипучих.

Матрас был пыльным, а тумбочка достаточно маленькой, чтобы вместить все ее сокровища. Когда выключали свет, она вспоминала приют. Когда всех поднимали и вели завтракать, ей становилось дурно.

В Доме всегда пахло свечами. Жженым воском. Первый этаж был заполнен этим запахом. Она долго не могла привыкнуть. Избавиться от бесконечной непробиваемой стены из пыли и плесени. Запаха туалета. Он преследовал ее повсюду. Под тонким одеялом. Таким старым, что оно казалось невесомым. Рваным и множество раз заштопанным, но все же чистым, навевающим что-то знакомое. Не родное, ведь ничто не было ей родным. Не было столь же понятным, осознанным, сколь были осознанны собственные мысли и воспоминания.

Она их заглушала, усердно кутаясь в худое одеяло. Закрывая голову подушкой. Страх клокотал в ее животе. Никак не успокаиваясь.

Не зная, что думать, что чувствовать, она старалась отстраниться. Убежать от нового окружения. Не плохого. Не такого жестокого, но все же пугающего. Настораживающего и наводящего на неприличные мысли.

Она засыпала и просыпалась вздрагивая. Постоянно стуча зубами. Ей тяжело было закрыть глаза хотя бы на мгновение, поэтому засыпала она только тогда, когда ее организм давал сбой и отключался, утягивая за собой измученный жуткими фантазиями рассудок.

В этих фантазиях безумно худая Кухарка подсыпает ей что-то в пищу, после чего ее рвет день и ночь напролет. Обессиленную, ее насилует один из Настоятелей. Либо все вместе. Они так жадно смотрят на нее. На ее молодое тело. Они подобны животным, скрывающим свою дикую сущность за длинными черными мантиями. За спокойными голосами и горящими свечами.

Все это ложь. Смердящая. Неприкрытая. Похожая на слив в общей душевой, где можно подхватить грибок. Нужно быть осторожнее. Нужно тщательно мыть ноги, ведь Старший Настоятель сказал, что этот Дом построен на святой земле.

Первые два месяца Дом напоминал ей старинную тюрьму. Выстроенный вдали от любопытных глаз в низине холма, укрытый высокими деревьями. Лишь одной дорогой можно добраться до высоких железных ворот.

Настоятель вез ее в черном автомобиле. Старом и дешевом. Машину часто дергало вперед, отчего довольно быстро укачивало и тошнило. Пришлось открыть окно и пустить в салон немного свежего воздуха, чтобы не задохнуться.

Любое воспоминание о злосчастном автомобиле будило в ней неприкрытое отвращение, помноженное на расстройство желудка. В такие минуты ей помогал крепко-накрепко заваренный чай, что подавала Кухарка в большой кухне.

Лицо Кухарки почти всегда было покрыто нездоровой красной сыпью, похожей на аллергию. Руки ее было костлявы, а кожа на них груба. Подобна плотной чешуе.

Кухарка первая спросила ее имя. Никто не спрашивал. Никого не заботил столь мелкий пустяк.

– Алиса? Красивое имя.

Алиса приходила каждый день. Пила чай из большой щербатой кружки и слушала истории, что рассказывала Кухарка. О прошлом, что так далеко и будущем, что страшно близко. О том, как она пришла в Дом. Жуткие, но невероятные истории. Она говорила о прозрении, пришедшем к ней. Прозрении, что подобно лучам солнца. Испепеляющем ее прошлую никчемную жизнь. Алиса слушала, забывая отпивать из кружки.

Более всего ей нравилась история о Боге.

Низвергнутый небом. Могучий, сильный Бог. Бесстрашный. Одинокий.

– Бархабаз.