Пища

– Так его звали?

– Такого его имя, что будет звучать всегда. Оно вечно.

– Ты в него веришь?

– Конечно. Я его видела.

– А какой он?

– Настоящий.

6

В доме у Алисы было немного работы. Большую часть ее жизни занимали уроки, что вели Настоятели в больших аудиториях, переоборудованных из старинных спален и гостиных. Сидя на деревянной скамье, она подмечала про себя богатую лепнину на стенах и потолке, грубо закрашенную белой штукатуркой, которая периодически крошилась и осыпалась. Нельзя было прикоснуться к причудливым, выведенным руками мастеров, узорам, не испачкав пальцы белесым налетом. Она была старая и жгла кожу, попадая на нее. Высушивая, словно вытягивая из нее жизненные силы.

Нередко трещины расползались прямо на глазах. Каменный треск пугал, но Настоятели просили не обращать внимания. Старое здание, говорили они, требует ухода. Когда уйдем мы, Домом придется заниматься вам.

Ей было странно слышать подобные слова. Особенно после таких долгих речей о бессмертии, которые так охотно произносил Старший Настоятель, облачаясь в расшитую золотыми нитями мантию. Каждую среду в четыре часа, кряхтя и спотыкаясь, он взбирался за трибуну и долго говорил о том, во что верил более всего. Лица, окружавшие его, ничуть не прельщали фанатичного разума. Его интересовали лишь Боги. Существа, живущие далеко отсюда. Не похожие на нас, отчего пугающие, ведь нравы их куда круче любых человеческих. Настоятель говорил о служении этим существам, а особенно самому могущественному из них.

Он говорил о великой жертве, которую необходимо принести Бархабазу. О даре человеческого духа. Подарке души.

Все сидящие в большом зале незаметно кивали, словно знали значение этих размытых фраз, дающих куда больше вопросов, нежели ответов.

Кухарка не могла объяснить Алисе, кто такой Бархабаз. Лишь слепая вера поддерживала ее восхищение. Словно, всю свою жизнь она блуждала в заточении. В пыльной камере без окон и дверей, а Бархабаз должен был стать ее освободителем. Ее ключом. Ее светом, который позволит покинуть стены темницы. Чем-то невообразимым. Нематериальным. Сутью и истинной. Звездой, за которой можно следовать.

До Алисы же удивительный бог продолжал оставаться подобием сказки. Культивированным мифом, в который можно поверить, но не придавать этой вере особого значения.

Изредка Кухарка давала Алисе мелкие поручения. Отправляя в западную часть Дома, чтобы собрать грязные тарелки из комнат Настоятелей или отнести им чай. Каждое поручение начиналось для Алисы, как небольшое путешествие по старому замку, но завершалось оно всегда "пещерой дракона". Предубеждением и недоверием, которое она испытывала по отношению к людям в мантиях.

Люди ли они?

Должны быть людьми.

Похожи на людей.

Алиса отличала лишь внешние признаки, не в силах уловить внутренние. Чего-то, живущего глубже резких черт лица. Больших зубов, которыми они улыбались ей, оглядывая с ног до головы. Разглядывая, точно некую диковину. Игрушку, что научилась ходить и разговаривать.

– Могу я забрать посуду?

– Вам нужно что-то еще?

– Чай?

– Да… Подойди поближе.

Она подошла, медленно передвигая ног. Нехотя. Прижав руки к животу.

– Ну, что же ты? Не бойся…

Она не боялась, ведь прятала в кармане фартука ножик. Совсем небольшой, но достаточно удобный для руки.

– Ближе.

Она сделала еще шаг. Он бросил руку, но не дотянулся.

– Делай, что тебе говорят!

Она не открыла рта, лишь помотав головой. Испытывая отвращение. Подобное подступающей рвоте.

Все ее тело напряглось, когда Он схватил ее за руки и повалил на деревянную кровать. Запах мужского пота ударил в нос. Тяжелый запах. Она чувствовала, как Он задирает ей платье. Слышала, как звенит пряжка его ремня.

Нащупывала свободной рукой деревянную рукоять ножа в кармане ее фартука.

Она нашла в себе силы, чтобы расслабиться. Обмякнуть. Успокоить тело, не в силах успокоить сердце.

– Вот так. Хорошая девочка. Ты ничего не почувствуешь.

Нашла силы стать легкой и текучей, чтобы легко выскользнуть из объятий, ведь чем сильнее дергаешься, тем крепче затягивается силок.

– Да, чтоб тебя!

Он не успел и вскрикнуть, как почувствовал давление, а следом острую боль в животе, из которого уже торчала деревянная рукоять ножа. Алиса смотрела снизу вверх. Исподлобья. Ее глаза не выражали ничего. В них не было страха или злобы. Только безразличие.

Он чувствовал это, словно взглянул на мир ее глазами. Услышал ее ушами и ощутил. Рана мало заботила его, ведь куда страшнее было то, что он разглядел позади ее черных глаз.

7

– Ты хоть осознаешь глубину своего поступка? Осознаешь, что вообще натворила?

Она была виновата. Чувствовала себя виноватой. Ее заставили это чувствовать.

– Я не хотела.

– Что ты не хотела? Что? Это чудо, что все обошлось, и Настоятель отделался лишь небольшим швом!

– Я не хотела.

– Не хотела убивать? Только покалечить? Доктор сказал, что попади ты своим грязным тесаком на дюйм правее, и последствий было бы не избежать!

– Я не хотела.

– Ну! Говори! Что ты не хотела? Что? Давай же! Поведай нам – мне и многоуважаемому совету – чего ты так не хотела, что пырнула ножом настоятеля?