Пища

– Кто он?

– Тот, кому ты молишься каждый день. Он слышит тебя. И слушает. Так чутко… ты просишь его о мире, свободе и достоинстве. Просишь, чтобы Он помог тебе забыть… Хочешь подержать?

Он протянул ей птицу. Такую спокойную, словно руки Тома были для нее обжитым гнездом. Знакомым и даже родным. Она легко перепрыгнула в чужие руки, даже не глядя в глаза их хозяйке.

Том ел спокойно и с достоинством, словно поглощал не вонючую похлебку, а почти изысканное блюдо. Почти королевское. Иногда томно поглядывая на маленькую птичку. Точно также он смотрел и на Алису, прежде чем протянуть ей птицу.

– Хочешь подержать?

Алиса не отказалась, бережно протянув руки. Птицы прогнула также легко, как и за тридцать лет до этого.

– Как ее зовут?

– У нее нет имени.

– Это грустно.

– У нее есть предназначение. Быть, чем, кто она есть и делать то, для чего она была создана.

– Для чего?

– Чтобы быть со мной, когда настанет момент. Быть со мной, чтобы не было одиноко.

Том доел, отставив тарелку, и добавил?

– Не думал, что Он пошлет еще и тебя.

– Кто?

– Тот, в кого ты не веришь.

10

Алиса действительно не верила. Несмотря на многочисленные утверждения, подкрепляющие веру, она никак не могла принять факт того, что существует нечто «Иное». Нечто, превосходящее в силе даже самых могущественных людей.

Немедленно подойди!

Она всегда считала Папу самым сильным. Не потому, что он был большим, с толстыми и сильными руками и ногами. Не потому, что он мог отодвинуть шкаф, не кряхтя и краснея. Он был самым сильным, потому что однажды он отринул в себе все человеческое и стал чем-то большим, чем человек. Презирая людскую слабость, отрицая ее, он, как никто другой, приблизился к божественному.

– Кто такой Бог?

Старший Настоятель отложил очки и, словно проверяя свои мысли, ответил:

– Тот, кто лучше нас.

Больше он ничего не сказал и вновь погрузился в чтение. Алиса не знала, что он имел в виду. Лучше? Так, кто такой Бог? Бог – это не человек, потому что не может быть человеком. Потому, что все человеческое ему чуждо.

Папа был для нее богом. Пусть небольшим, но божеством, ставшим культовым только после смерти.

– Такова судьба всех богов.

– О чем ты?

– О твоем отце. Ты ведь о нем сейчас думаешь?

– Как ты узнал?

– Это просто.

Алиса смутилась и больше не спрашивала об этом Тома. Может быть, думала она, я что-то сказала. Может, слово ПАПА промелькнуло на ее сухих тонких губах. Беззвучно.

– Откуда ты взялся?

Она протянула птицу назад, словно этого требовал разговор. Ритуал. Передача трубки мира. Говорил не Том. Говорила птица.

– Родился, как и ты. Только раньше. Гораздо.

– Когда ты родился? Ты ведь такой молодой.

– В том время еще не был построен этот Дом, а у Старшего Настоятеля еще не выросли молочные зубы.

– Разве ты такой старый? Это такая-то болезнь?

– Нет, это не болезнь, а я еще слишком молод, чтобы говорить о старости

Алиса поморщилась. Она не поняла, сумасшествие ли это молодого человека или что-то куда более странное. Необъяснимое. На секунду ей показалось, что она столкнулась с тем, во что никогда не верила, отчего и спросила:

– Ты Бог?

– Нет, я не бог.

Он рассмеялся.

– Но я говорил с ним. Много говорил. Хочешь знать, почему я так молод? Просто, Он еще не все рассказал мне. Не обо всем поведал.

– Он до сих пор говорит с тобой?

– Конечно. Я хорошо умею слушать.

– И что он говорит?

– Он говорит, что когда все кончится, Он заберет меня к себе, чтобы мы могли продолжать.

– Почему тебя?

– Я хорошо умею слушать, а в слушателях он нуждается. У него столько поклонников. Столько людей говорят о нем, считают себя гласом его разума, но они никогда не видели его. Не слушали его речей, поэтому Он всегда будет далеко от своих почитателей.

11

Охранник ударил. Потом еще раз. Снова и снова. Звук был слышен даже на первом этаже – на подходе к Башне. Удар, удар, а следом крик.

– Вы не нужны ему!

Иногда революционное высказывание молкло, становилось мягким, сменялось воплем. Неразборчивым и бешенным. Лишь проявление боли. Не больше и не меньше.

Алиса бросила тележку и понеслась вверх по лестнице. Спотыкаясь, она несколько раз чуть было не выбила себе передние зубы. Она и сама не знала, почему бежит. Не было для того причин. Просто что-то внутри нее скулило. Жалобно и протяжно. Поэтому она и побежала. Чтобы спасти. Чтобы заглушить этот вой. Возможно, не того, кто кричал, но себя. За бездействием следовала расплата. Остановка мучительна. Замедление непростительно.

Она преодолела все ступени и старалась отдышаться за спиной охранника на входе. Старший Настоятель стоял, сложив руки за спиной, пока Дядюшка Карл орудовал дубинкой над Томом. От каждого удара ноги Тома дергались точно в судороге, а сам он подвывал в такт, рассекающей воздух, резине.

Легкие Алисы готовы были выпрыгнуть наружу, пульсируя внутри. Том залил кровью весь пол и барахтался в жиже, точно рыбка в осколках разбитого аквариума.

– Что вы делаете?

– Учу.