Пища

Человек в черном капюшоне спустился с гор. Человек в черном капюшоне положил руку на плечо Тому. Человек в черном капюшоне навевал одиночество. Бородатое лицо улыбнулось.

– Сын мой. Любимый сын. Сильный сын.

– Алиса! Проснись!

Они шли по пескам, укрывая лица от ветра. Они спали возле костра, подъедая останки припасов, умело спрятанных в карманах балахонов. Они спали вместе, укрываясь одним одеялом.

– Мой любимый сын.

Он повторил эти слова, притворяя их в действие. Изнывая от нетерпения. Наслаждения. Даря его Тому. Отбирая и снова даря. Милостивый Бог. Любимый Бог.

– Алиса!

Они шли много суток, останавливаясь лишь на ночь. Устраиваясь на холодной земле. Том был послушен, за что и вознагражден любовью. Он чувствовал эту любовь, растущую в животе и набухающую в брюках.

– Давай же, девочка, просыпайся. Мы должны идти.

Кухарка готова была заплакать, глядя в пластмассово-мертвые глаза Алисы, вспоминая глаза Настоятелей, сидящих в главном зале. За столом. Поглощающих куски мяса, аккуратно разложенные на блюде вместе с салатом, фруктами и пряностями.

Главным украшением стола была голова старика Гали.

Том стоял на коленях у деревянной статуи, опустив взгляд в песок под собой, и что-то нашептывал. Алиса приблизилась, но фигура Тома немедленно отдалилась и продолжала отдаляться, каждый раз, когда Алиса тянулась к ней рукой. Ветер усиливался, застилая пейзаж стеной песка, а Том продолжал нашептывать на неизвестном языке.

– Алиса!

Деревянная статуя отрастила крылья и взмыла в небо, оставив на земле Тома, глядящего ей в след. Он повернул голову и произнёс:

– Алиса!

14

Проснувшись, она хотела закричать, но лишь звонко пискнула, когда Кухарка зажала ей рот.

– Алиса, девочка моя, тебе нужно бежать.

Сначала она не поняла, но прикоснувшись к, обнимающей ее, Кухарке почувствовала. Это. Страх, шедший под руку со страхом.

Голову старика Гали поместили на серебряный поднос и украсили виноградом. Вокруг горели ароматические свечи, заглушая стремительное гниение сырой плоти, и отпугивая любопытных насекомых. Рот мертвой головы был открыт от удивления, а нижние веки опустились столь низко, что можно было разглядеть, как сереет и стекленеет глазное яблоко. Радужка глаза блекнет, а белок сворачивается, готовясь к распаду. Если присмотреться, то можно было разглядеть в этих глазах последние сцены жизни старого, почти съеденного тела. Раны шеи были рваные, лоскутные. Охранник обезглавил его напильником. Казнь была долгой, но скрытой от любопытных глаз, проходя в окружении Настоятелей, что словно впитывали в себя всю драматичность момента казни дикого животного. Они открыли клетку и, посадив на поводок, потащили Гали вниз по лестнице. Сначала он не хотел идти, постоянно упираясь и цепляясь за прутья, но вскоре стал охотно перебирать руками и ногами, на которых двигался так, точно был взращен волками.

В центре главного зала поставили посудину с куском жареной курицы, и спустили Гали с поводка. Он почуял запах мяса еще на лестнице, потому и шел так резво, а увидев зажаристую корочку, тут же бросился на нее, закидывая в глотку рваные куски, даже не прожевывая их. Пока он ел, вокруг собирались Настоятели. Они толпились, оглядывая дикое животное, заключенное в человеческое тело. Нужно выпустить его. Освободить. Клетка человеческих костей томит его, не дает вырваться и показать себя Великому Богу. А он ждет. Ждет, когда придет зверь и встанет рядом с ним.

– Ты должна идти!

– Куда?

– Подальше отсюда. Должна бежать.

– Почему?

– Они съедят тебя. Сожрут, как других.

– Кого это – других?

– Необычных, как ты. Сейчас нет на это времени. ты должна бежать, как можно дальше отсюда и не оглядывайся, ради бога, не оглядывайся. Просто беги.

Кухарка поставила стакан молока на стол, и ловко извлекла из под фартука небольшой сверток.

– Возьми это. Я собрала всего понемногу. То, что смогла найти. Здесь не густо, но тебе хватит на пару дней. Вот деньги – все, что у меня есть. Ты должна тратить их только на необходимое. Ну, все. Тебе пора.

Она крепко обняла Алису и, поторапливая, толкала к выходу ее дрожащее тело. Ноги будто не слушались, поэтому Алиса шаркала по деревянному полу, с трудом их волоча, прижимая к животу сверточек – пожитки, завернутые в кусок синей выцветшей простыни.

Двери они открыли не сразу. Пришлось повозиться с засовами, которые охранники запирали каждую ночь, чтобы никто не сбежал. Сначала они говорили, что это для защиты от непрошенных гостей, но все это было ложью, ведь в Доме Бога гости не бывают непрошенными.

Двери были жутко упрямы, но все же отворились от рук сухонькой Кухарки и девочки в тяжелых ботинках. Скрип прокатился через длинный коридор и достиг даже главного зала пирующих, где на него не обратили особого внимания. Казалось, еда занимает все их внимание, которое можно привлечь, лишь отняв эту еду.