Пища

Старший Настоятель был суров и спокоен. Он наблюдал подобное научение далеко не в первый раз, отчего не дрожал. Давно не дрожал. Две таблетки кодеина в его густой крови лишь подбадривали, но не опьяняли, не давая желудку вывернуться наружу. Дядюшка Карл изрядно взмок, орудуя дубинкой, черная резина в любой момент могла выскользнуть из его руки, но он всегда перехватывал ее в нужный момент.

Том уже перестал кричать. Он просто лежал и смотрел на Алису. Кровь застыла у него в глазу, отчего белок стал красным и пугающим.

Он говорил с Алисой. Говорил, что не следовало ей приходить. Говорил, что все это совсем неважно и не страшно. Все это временно. А потом, он решил показать ей, как показывал другим. Мертвецам.

– Смотри.

Сначала смолк звук ударов, потом исчезла комната с камерами на последнем этаже Башни. Исчезла вся Башня, оставив за собой только поросший травой холм, на котором Алиса стояла в одиночестве.

– Видишь? Ничто не вечно, но они этого не понимают.

Она моргнула и очутилась в комнате Старшего настоятеля. Он усердно мастурбировал, сидя за столом, а когда кончил и тяжело встал со стула, из-под стола вылезла голая молоденькая девушка. Лет шестнадцати не больше. Она боязливо выбежала из комнаты, пока Старший Настоятель мыл руки. Потом он застегнул брюки и встал на колени возле импровизированного алтаря, на котором была изображена массивная человеческая фигура в черном капюшоне. Алиса подошла поближе и вслушалась в слова, что охотно вырывались изо рта Старшего Настоятеля.

– Я – воля твоя. Служу заветам твоим, о Великий Одинокий Бог. Повинуюсь милости твоей. Преклоняюсь перед могуществом твоим.

– Видишь?

Голос Тома стал тише и слабее.

– Видишь, кто он такой?

– Я вижу. А кто тогда ты?

Мимо Алисы пролетела птица, ударив ее крыльями. Совсем легко. Словно сообщая о своем присутствии.

– Я лишь пища его голодного сознания.

12

Я лишь пища. Лишь пища. Лишь пища. Пища. Мы лишь пища. Пища. Пища. И нас пожирают. Они питаются нами. Откусывают кусочки, растягивая удовольствие. По чуть-чуть, чтобы хватило надолго. Иначе они не могут. Не могут. Не способны восприниматься этот мир иначе. Мы для них – мы все – еда.

И нас жрут.

– Том! Томас! Томми! Покажи мне! Покажи! Прошу тебя! Я хочу знать!

Он показал. Приоткрыв лишь один глаз, кутаясь в плед, он немного вздрогнул. Это как на велосипеде. Нужно попробовать лишь раз, чтобы помнить, как это делается. Как взбираться по скале. Движения и мысли должны быть в единении, чтобы не сорваться и дотянуться до вершины, на которой ждет он. Древний и мудрый. Обелиск. Титан. Искушенный и искушающий. Прикоснись к нему и узнаешь. Все узнаешь и более не сможешь быть прежним.

Алиса лежала в кровати среди дня. Все были на занятиях, но она сказала, что ей нездоровиться. Пусть, без обеда, но зато одна.

– Давай же, Томми. Давай же, покажи.

Она перевернулась на бок и сладко уснула, сама того не ожидая. Сон пришел быстро, заставив ее провалиться, точно в болото. Обволакивающее. Тяжелое. Оно засосало ее, пронося сквозь каскад чужих воспоминаний. Том был в них, только вовсе не похожим на себя. Куда сильнее и увереннее, могущественнее.

Он сидел за большим столом вместе с другими молодыми людьми. Злыми. Темноглазыми. Они ели, отрывая куски жареного мяса от костей. Обгладывая их. Выбрасывая. Оставляя позади. Зубы их были подобны клыкам хищных зверей. Жадных. Они были жадны. До крови и мяса.

На широком столе, на стальном блюде были выложены человеческие останки, сдобренные спиртным и специями. Мясо пахло углями костра.

Алиса вздрогнула, сжав простынь в кулаках. Воздуха не хватало. Ей было противно вдыхать тот дым, тот запах паленой плоти. Запах свинины, что ходила на двух ногах. Быть может, даже воспитывала детей, и никак не ожидая оказаться блюдом за чужим столом. Самым желанным гостем на голодном пиршестве.

Алисе захотелось плакать, но она сдержала слезы, продолжая смотреть на то, как Они встают из-за стола, собирают кости и, бросая их в костер, становятся в круг. Деревянный идол смотрит на них с гордостью, точно на родных детей, пожравших плоть, но отдавших дух, томящихся в белых костях, что медленно покрываются сажей.

Большой Бог. Жадный Бог, пожирающий жадность, точно плоть, пуская ее сквозь своих глупых детей. Давайте, детки. Давайте же. Ешьте, становитесь сильнее, ведь мир требует этого. Просит и умоляет прихода сильных, жадных, прожорливых.

Если мир хочет встать на колени, зачем же ему мешать.

13

Под вечер Кухарка принесла ей стакан молока.

– Алиса… Алиса…

Она дотронулась до нее. Рука была холодной и дрожала. Алиса не реагировала. Все ее тело свело легкой судорогой, не давая ей проснуться, пусть и глаза ее были открыты. Она смотрела вовсе не в лицо Кухарки, склонившейся над ней, а куда-то вдаль. Разглядывала что-то позади морщинистого лица.

– Алиса!

Они все ели. Мололись. Блевали. И снова ели. Пожирали сущность своих жертв, обгладывая их лица.

Ибо дух важнее плоти. Первостепеннее. Тело наше мертво от рождения, но дух будет царствовать и после смерти.

– Алиса!