Письма

После вступительной фразы Екатерина сразу переходит к цели послания. Эта цель, всегда конкретная, излагается, как правило, в двух планах: сначала в духовном, мистическом, а затем в плане повседневной реальности, обычно с указанием тех действий, которые она ожидает от адресата. Важность дела не имеет значения; это могут быть предприятия всеобщей значимости, вроде перенесения Святого престола в Рим либо организации крестового похода, или же события, касающиеся лишь кого-нибудь из ее многочисленных подопечных и родственников; она обращается ко всем с одинаковой силой «желания». Ее письма не безличны, она учитывает характер своих адресатов, обстоятельства их жизни. Диапазон интонаций — от любовно-увещевательной до угрожающей. Это дало исследователям основание говорить о множестве стилей Екатерины в рамках единого языка (см.: Bertoni 1928: 18), а также называть ее письма настоящей симфонией (см.: Lettere 1913—1921/1: 13). При всем различии тона, меняющегося от письма к письму и определяющегося состоянием души самой Екатерины в момент обращения к адресату, не возникает сомнения в том, что все они написаны, точнее продиктованы, одним человеком. Их объединяет яркая особенность: вдохновение, душевный порыв, внутренняя энергия, экспрессия. Говорит Екатерина ласково или сурово, ее слова всегда горят верой; по словам одного из исследователей ее творчества, вера святой в «Письмах» стала словом (см.: Bertoni 1928: 18). Сам по себе язык писем прост и безыскусен — это сиенский диалект, в синтаксисе преобладает паратаксис, характерный для народной литературы, нередки повторы, порой имеет место синтаксическая несогласованность. Очевидно, что автор не задумывается над стилем и не знаком с правилами искусства написания писем (ars dictandi). Латинизированная проза той эпохи вряд ли была известна Екатерине и, во всяком случае, не оказывала никакого влияния на ее стиль; отдельные латинизмы (как правило, абстрактные понятия из сферы духовной жизни), соседствующие с сугубо народными словами, заимствованы из Священного Писания. И вместе с тем этот язык удивительно красив, в его непосредственности и живости кроется особое обаяние; мистический опыт Екатерины наложил отпечаток на ее язык, причастность к высшей красоте бросает отсвет на способ выражения[663]. (Биограф Екатерины, Каффарини, отмечает ее приверженность к красоте: святая любила петь среди цветов, плела из них венки, восхваляя Бога.) Надо отметить, что язык писем выгодно отличается от языка ее «Книги», где откровения переданы тяжеловесными словами, синтаксически запутанными фразами, затрудняющими понимание и непосредственное восприятие ее вести и заставляющими подозревать секретарей в том, что они не просто записывали диктуемое Екатериной, а привнесли в текст немало от себя.

Художественные средства, используемые Екатериной в письмах, в целом довольно просты и безыскусны, риторика, если понимать ее как обдуманный и сознательно вырабатываемый стиль, отсутствует[664]. Образность, как правило, заимствована из Священного Писания. Екатерина постоянно обращается к Новому Завету, цитирует его, использует его образы. При этом речь идет не о строгой цитации, а о воспроизведении по памяти, о пересказе своими словами, о контаминации разных отрывков, их расширении и пояснении применительно к конкретным случаям. Ее сознание погружено в евангельские тексты, и она постоянно обращается к ним в своих письмах, похоже, не всегда замечая, что цитирует. Вот несколько характерных примеров: «Господь принимает не людей, а святые желания, и любовь Его простирается на праведных и на грешников» (письмо 94 в нумерации итальянских изданий). Здесь соединяются два разных новозаветных текста: «Истинно познаю, что Бог нелицеприятен» (Деян. 10: 34) и «<...> ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5: 45). Или: «Скорблю смертельно, что тиран свободной воли превратил Вас из сада <...> в лес» (письмо 313 в нумерации итальянских изданий) и «душа Моя скорбит смертельно» (Мф. 26: 37).

В своих письмах Екатерина на редкость экспрессивна. Ее внутреннее горение и устремленность к Богу, с одной стороны, и «желание» («desiderio») передать эту любовь людям и побудить их исполнять волю Божию — с другой, определяют эмоциональный накал писем. Восклицания, вопросы, повторы и логическое выделение — все эти приемы служат цели убеждения, отражают интенсивность чувства, целеустремленность.