Письма, 1926-1969

Дни во Франции были столь насыщенны, что не было времени написать, а на корабле сломалась печатная машинка. Сначала о «делах» – во-первых, о Премии мира¹. Я обсудила ее с одной близкой американской подругой

², та сказала, что Дэн Джейкобсон³

, южноафриканский еврейский писатель, имя и произведения которого хорошо мне знакомы и очень дороги, сейчас в Лондоне, и мы могли бы пригласить его на встречу. По ее мнению, он мог проинформировать меня лучше других. Так что мы решили ему позвонить, он на один день приехал в Париж, хотя по телефону мы ничего ему не сообщили. Он произвел на меня невероятно приятное впечатление, он очень искренний и, естественно, весьма заинтересован в проблеме. Прикладываю к письму его предложения⁴. Что касается сущности дела, я еще сильнее утвердилась во мнении, что следующая Премия мира должна быть присуждена мужчине (или женщине), который пытается укрепить мир между расами. В социальном отношении именно в этой сфере творится что-то невообразимое. Все гораздо хуже, чем я думала. Многие приличные люди настроены крайне пессимистично, один знакомый еврей, который принимает активное участие в борьбе за права чернокожих, вчера сказал: «Мы все пропали». Я настроена совсем не так пессимистично. Многое будет зависеть от того, смогут ли Кеннеди

⁵ провести свой билль о гражданских правах⁶

. Конечно, он не решит проблем, но откроет множество возможностей. Но если билль не примут, следует готовиться к худшему. Уже появились целые кварталы, небезопасные для белых, в Чикаго все еще хуже. Всякий сброд по обе стороны баррикад лишь ждет шанса нанести удар. Каждый день мы читаем в газетах о белых, открывших стрельбу из автомобиля в черном квартале, – или наоборот, о черных стрелках в автомобиле, проехавшем через белый квартал. Но все же это единичные случаи, страна очень велика, и полиция пока справляется со своими обязанностями. И тем не менее ошибкой было бы вручить премию американцу. Исключением могли бы стать только Кеннеди, но в сущности не могут, потому что находятся у власти. Это стало бы прямым вмешательством в американскую политику. В том, что касается южноафриканцев, на мой взгляд, Джейкобсон прав и Хаддлстона⁷ действительно можно считать достойнейшим из кандидатов.

Теперь я хотела бы перейти к рассказу о поездке, и я представляю Твою комнату и вас двоих, покой и умиротворение, когда можно говорить вслух обо всем и получить ответ на любой вопрос. И даже если наши взгляды не совпадают, мы всегда знаем, что используем одни и те же стандарты и опираемся на одни основы. Я часто об этом думаю, и мы много о вас говорим. Но это разумеется само собой. Вы занимаете столь непоколебимое место в нашей совместной жизни, словно вы всегда рядом с нами, в этой самой комнате.

Париж: ничего приятного, несмотря на то что город чисто вымыт, выкрашен в исконный цвет и выглядит лучше чем когда-либо. Люди в достатке торопятся ухватить все, что есть, словно не верят в свой достаток, они ни во что не инвестируют, делают все наполовину (комнаты с ванной, но без туалета и т. д.), все невероятно раздражены и бесконечно ругаются – я садилась в такси и недостаточно плотно закрыла дверь, проезжавший мимо водитель дружелюбно обратил на это наше внимание, в результате – страшная ругань, почему он сует нос в чужие дела, и это уже третий раз за сегодня. Разумеется, потому, что дверь неправильно закрыта, – отчасти все это последствия безумной тактики забастовок, из-за которой никогда нет уверенности, что газ не выключится как раз когда готовишь ужин, или электричество, или – настоящая катастрофа – когда бастуют работники метро, пилоты или таможенная полиция… И все забастовки начинаются в самый непредсказуемый момент, длятся недолго и не могут всерьез навредить никому кроме общественности, о серьезной финансовой угрозе и говорить нечего. Эту систему по производству массового психоза придумали сумасшедшие. Моя американская подруга живет в новой, восхитительно обставленной квартире и тем не менее мечтает, чтобы мужа перевели⁸, потому что она, как иностранка, хоть и прекрасно владеет французским, терпит такое отношение, что начинает страдать от паранойи. Одна пожилая французская приятельница говорила, что страна стоит на пороге гражданской войны, во что я, признаться, не верю. Затем мы отправились в Прованс, где прекрасно провели время. Возможно, это один из красивейших пейзажей, который нам довелось увидеть. Там хочется жить и люди совсем не такие, как в Париже. Там достаток приобретает смысл и к нему относятся с пониманием. Жизнь крестьян действительно наладилась, и они нехотя это признают. Проблема лишь в том, что их сыновья не остаются дома, а уезжают в крупные парижские школы в поисках настоящей жизни, которую им пока не может предоставить здоровая провинция. В конце концов мы поднялись на борт в Каннах, удобный и роскошный корабль, который очень нам понравился, однако мы ничуть не расстроились, когда пришлось с него сойти. Неделя, не дольше.