Письма, 1926-1969

Эти люди, Хаубах, Мирендорф, Хенк (все социалисты), не руководствовались исключительно национальными интересами и не изменили своего мнения, когда война приняла для гитлеровской Германии дурной оборот. Истребление евреев было для них не главным. Для них это преступление было одним из многих других. Об истреблении евреев Хенк и Хаубах не знали ничего наверняка. О том, что люди умирают в концлагерях, Хаубах узнал на собственном опыте. Но он не знал, что эвакуационные автомобили отвозили людей прямиком в газовые камеры. Он сказал бы мне об этом.

Ты обо всем узнаешь. Это доказывают мои собственные воспоминания. Важно быть как можно более точным в формулировках о борцах сопротивления, чтобы избежать недопонимания. Эмиль Хенк, который не написал нам никаких подробностей, очевидно поддался этому недопониманию, прочитав английское издание (или New Yorker): он судил, основываясь на Твоем тексте. Такие люди – я никогда не забуду их достоинство и благородную работу во времена нацистов – видят ценность своей жизни в своем опыте, пронизанном антинацистским мышлением, в воспоминаниях о своих в сущности пассивных планах (в ожидании великого дня свержения Гитлера). Жизнь Эмиля Хенка, не уготовившая ему (даже после 1945 года) политического успеха, к которому он так стремился, обретает смысл в фундаментальном чувстве собственного достоинства: я был среди борцов сопротивления. При точных разграничениях, их заслуги сохранились. Но если принять Твой критерий «действия», они, как и многие, кто разделял их взгляды, не были «борцами сопротивления», даже Герделер⁸. В большей степени очевидна их несчастная судьба, а не героизм. Совершенно другой случай – Тресков⁹ (о котором я еще во время войны слышал от Гребена). Во-первых, он предпринимал попытки бомбовых атак еще до войны, а во-вторых, считал риск 20 июля неизбежным, как искупление Германии за совершенные преступления и позор, но не как средство спасения от войны. Он хотел действовать, даже если действие было обречено на провал. После неудачи он покончил с собой на линии фронта. Мне неизвестно о других подобных примерах, по крайней мере среди военных (даже Бек¹⁰, если я правильно помню, долгое время сомневался по поводу убийства Гитлера). И все эти военные приняли планы Гитлера по вооружению 1935 года, но не хотели войны. Все и здесь очень запутано из-за многообразия задействованных мотивов, но в конце концов все кажется предельно простым. Необходимо, на мой взгляд, признать величие готовности к самопожертвованию, даже после того, как становится очевидна допущенная ошибка (как и было, полагаю, в случае Трескова, хотя доказать ни его озарение, ни «обращение» невозможно по сохранившимся весьма скудным документам).

Я благодарю за подробные предложения Дэна Джейкобсона. Я передам их дальше, пока не называя имен. Если возникнет необходимость, фонд попросит у Джейкобсона заключение. В этом случае, полагаю, я смогу назвать его имя.

Но я принял решение не принимать прямого участия, даже в составе особой комиссии. У меня там особое положение, потому что я не могу участвовать. Но я могу передавать сообщения.

Какие жуткие вещи Ты рассказываешь о Париже, меня крайне беспокоят новости о проблемах негров. Недавно в Москве впервые прозвучало слово «раса» (не нация) как упрек русских в адрес китайцев.

И теперь то, о чем много не расскажешь, по Твоим словам, «само собой разумеющееся» и самое главное. Мы не одиноки в мире. Вы были здесь словно вчера. Мы чувствуем себя лучше, потому что вспоминаем о вас и ведем с вами воображаемые беседы, непрерывно с каждым из вас по отдельности.

Мать Эрны¹¹ была очень истощена. Прекрасный врач взял инициативу в свои руки. Он диагностировал рак толстой кишки. Ей сделали операцию. На второй день она умерла, вчера прошли похороны. Эрна потрясена, лишь спустя двенадцать часов она проронила несколько слезинок. Она все продумала – даже черное платье – не хотела видеть никого, кроме Боны¹², и уехала в Тонбах. Это тяжелейший удар, какой только мог выпасть на ее долю.

О нас есть кому позаботиться. Через несколько дней она вернется, обучит Меди Гейтель¹³ нашим порядкам и восьмого августа на четыре недели уедет в отпуск к отцу¹⁴. Затем свой отпуск с отцом проведет Ирма¹⁵. Он живет с сыном¹⁶ и невесткой¹⁷ и внуками в одном доме, тяжело болен, много лежит, но по возможности присматривает за дровяными запасами и техникой, проверяет, все ли в порядке в столярной мастерской, которую он передал сыну уже много лет назад.

Сердце и слух Гертруды без изменений. Но в остальном она чувствует себя гораздо лучше, она словно ожила. После гриппа ее снова одолела депрессия, которая с некоторыми интервалами сопровождает ее всю жизнь. И только когда депрессия проходит, Гертруда понимает, в чем была причина ее подавленности.

Сердечный привет Генриху. Желаем вам хорошо провести время в Паленвилле!

Ваш Карл

Удивительно, что губернаторы высказываются в поддержку упразднения сегрегации (при трех голосах «против») вопреки собственным ожиданиям и вопреки протоколу заседания¹⁸.