Письма, 1926-1969

К тому же скандал с Эйхманом, который принял какие-то небывалые масштабы. Мой успех в Колумбии был пирровой победой, поскольку дал израильскому правительству и еврейским организациям, которыми оно управляет, повод удвоить старания. Так что сейчас, в том числе и для того, чтобы ограничить мою работу в академической среде, специально из Иерусалима сюда прислали Эрнста Симона⁴, он разъезжает по университетам, чтобы настроить против меня «Гилель» – еврейскую студенческую организацию под управлением рабби, которая есть в каждом университете и в большинстве колледжей. На прошлой неделе он устроил выступление в Чикаго – с поразительной агрессией прибегая к невероятной лжи. Местный рабби был этому совсем не рад – но что он мог поделать? Он был вынужден следовать поручению Нью-Йорка, и его убедили в том, что в случае отказа он потеряет работу. За несколько недель до нового года Антидиффамационная лига⁵ отправила всем рабби страны циркуляр (мне об этом рассказали, сама я его не видела) с призывом проповедовать против меня. Они этого не сделали, но тем не менее! Те, кто решил публично высказаться в мою защиту, по большей части не-евреи, на домашний адрес вместе с личным письмом получают пропагандистские материалы, причем письмо отправлено от имени «премьер-министра»⁶ Израиля. Один из крупнейших местных журналов, Look Magazine, в конце июля собирался опубликовать об этом большой материал. Они предложили одного известного нееврейского репортера. Мой издатель, как и New Yorker, посчитал, что я должна согласиться (ответить на вопросы в письменной форме на определенных условиях). Им казалось, речь идет о крайне корректном предприятии. Но позже Look поручил работу совершенно другому журналисту, еврею, который брал интервью исключительно у тех, кто успел высказаться против меня. И прислал мне список крайне провокационных вопросов. Сперва я на все ответила, но мое издательство и New Yorker решили, что разумнее было бы не соглашаться. Я ничуть не сомневаюсь, что еврейские организации прознали что-то о намерениях Look и решили вмешаться. Вот лишь пара примеров, и у меня найдется масса других. Это классический пример репутационного убийства. Методы всегда одни и те же: кто-то предполагает, я сказала нечто, чего никогда не говорила, чтобы дискредитировать то, что я сказала на самом деле. Прямо сейчас они выставляют немецкое издание книги источником настоящей опасности, потому что я избавила немцев от ответственности; импликация: на кону стоит выплата компенсаций.

Подобные кампании невероятно влиятельны. Многие только и ждут победителя, к которому можно примкнуть – в поддержку чего-то или против, – к тому же каждый, кто по каким бы то ни было причинам высказывается «против меня» получает значительные преимущества благодаря поддержке организаций и фондов. Так что не только газеты вроде New York Times выбирают рецензентов для книги либо из тех, на кого нападала я (например Мусманно⁷), либо из тех, кто успел высказаться против меня, но так же поступают и все газеты, которые либо находятся под управлением евреев, либо подчиняются еврейским организациям. Все это принимает самые разнообразные формы. Еврейские литераторы, которые никогда в жизни не заботились о делах евреев, становятся «экспертами». Те, кто поддерживает меня, пишут частные письма – на публичность никто уже не решается. И это справедливо. Подобные публикации в высшей степени опасны, поскольку хорошо организованная свора бросается на любого, кто рискнет хоть о чем-то высказаться вслух. В конце концов каждый верит в то, во что верят все, – в жизни так бывает очень часто. Старая история о дозорном на башне, который передает неверное известие: враг идет, после чего в одиночку бежит на защиту стены – справедлива как никогда.

Ты говоришь, кажется, будто я угодила в западню. Действительно, так и есть. Каждая история оказалась ловушкой. Как и переписка с Шолемом⁸, которому я так искренне ответила – а потом он исчез, чтобы поднять из-за этой грязной истории страшный шум в Zürcher Zeitung и Encounter. И это привело, кажется, только к заражению тех слоев, что пока не были поражены эпидемией лжи. И все играют в эти игры. Я ничего не могу с этим поделать. Шолем хотел публиковаться во что бы то ни стало, и, разумеется, я предположила, что он выберет тель-авивский Mitteilungsblatt, который казался мне совершенно безобидным. Сперва он так и сделал, но затем использовал все свои связи, чтобы кричать об этом на каждом углу.