Письма, 1926-1969

Теперь кое-что, что крайне меня расстраивает: Голо Манн написал очень резкую статью о Тебе (в Neue Rundschau)¹. Я заказал номер, но пока его не получил. Судя по словам Россмана, все настолько плохо, что я совершенно не знаю, что делать. Прочитав его письмо, я вынужден был прилечь и погрузился в жуткие видения: не занимаемся ли мы собственноручно уничтожением свободы, покушаясь на границы солидарности, которые должны объединять нас даже во время самых страшных конфликтов? Зарождается ли рядом с нами новая сила, которая совсем скоро нанесет сокрушительный удар? Заняла ли место искренней солидарности псевдосолидарность литераторов, которая (несмотря на всю междоусобную ругань, которую никто не воспринимает всерьез) выходит на первый план, когда кто-то пишет не потому, что хочет писать или блестяще это умеет и ищет новый материал, с помощью которого мог бы проявить свой потрясающий талант, но потому, что ищет истины и хочет сообщить что-то о своем душераздирающем опыте, который не говорит сам за себя, но, как в Твоем случае, скрыт в стиле, который люди ставят Тебе в упрек: ироничный, отстраненный, бессердечный, надменный, пренебрежительный (я читал об этом в некоторых рецензиях, о чем написал Голо, я пока не знаю, но вполне возможно, он двигается в том же направлении)? Прости мой убогий стиль, это длинное предложение, неудачное грамматически… Я вспоминаю Эрнста Майера, мы страстно спорили, но нас объединяла связь, которая не могла разорваться, хотя это в большей степени его заслуга, чем моя, в этом нет никакого сомнения. Я вспоминаю Макса Вебера, наши отношения никогда не подвергались серьезным испытаниям. Иногда я начинаю сомневаться, но потом вспоминаю его поразительную готовность выслушать, снова отбрасываю все сомнения, но не могу быть уверен. В нем было что-то скрыто. И, вспоминая о прошлом, я думаю и о других. Я подумал: сможет ли Ханна когда-нибудь разорвать нашу связь? Мы так часто не согласны друг с другом в столь существенных вопросах, по крайней мере, так казалось. Нет, сказал я себе, это исключено. Подобные сомнения недопустимы. Потому что они ведут к границе, за которой рушится все, и тогда вина ложится на плечи того, кто поддался сомнению. Видишь, я рассказываю о том, как меня тронула новость о Голо Манне и меня одолевают поразительные, дикие мысли. Но между Голо и мной что-то разорвалось. В такие моменты вспоминаешь мгновения прошлого, которые могли быть предвестниками недавних событий. Это больно. Он так мне нравился, он нравится мне до сих пор.

Поэтому снова актуальными становятся основополагающие вопросы: что в сущности самое важное в понятии «дух» (я нахожу здесь подтверждение своей философии, в которой до сих пор мне не удавалось это определить), что такое литературное творчество, такое податливое и действенное, скорее обманчивое, чем истинное. Как мы слабы! Нам не хватает сил, чтобы воплотить наши устремления в жизнь.

Мне кажется, шумиха больше не должна Тебя донимать. Теперь Ты знаешь, в чем ее суть. А Генриху, которого я хорошо понимаю, стоит скорее посмеяться, чем стремиться к драке с этой шайкой. В нас, «мужчинах», до сих пор живут примитивные инстинкты, которые я высоко ценю, но уже не воспринимаю всерьез. Наша верность проявляется иначе.

Элкопли рассказал, что Генрих предложил фразу «банальность зла» и теперь упрекает себя в том, что Тебе приходится отвечать за его слова. Может быть, это неправда или я неверно все запомнил. Полагаю, эта идея великолепна и фраза прекрасно подходит в качестве заголовка книги. Суть в том, что банально это зло, а не зло вообще. Мне не очень понравился Твой ответ Шолему² по этому поводу. Что такое зло скрыто за характеристикой, данной Тобой Эйхману. И на этот вопрос мы действительно никогда не сможем найти адекватного ответа. Твой ответ, данный в письме, показался мне одновременно слишком агрессивным и слишком мягким. На эту тему мы могли бы основательно поспорить, к нашему общему удовольствию, если бы Ты только была тут.

Как я счастлив, что могу снова думать о вас как прежде, лишь с тем небольшим отличием, что судьба теперь сильнее стучится в ваши двери и качество вашей жизни, в соответствии с возрастом, стало не таким надежным в той сфере, о которой вы и не задумывались прежде. Может быть, поэтому лекции Генриха так хороши, как и – предполагаю – Твои.

Искренне

Твой Карл

1. Mann G. Hannah Arendt und der Eichmann-Prozess // Neue Rundschau, 1963, vol. 74, № 4, p. 626–633.

2. См.: п. 337, прим. 2.

346. Карл Ясперс Генриху БлюхеруБазель, 13 декабря 1963

Дорогой Генрих!