Письма, 1926-1969

я не хотела писать Тебе прежде, чем смогу приложить к письму эти страницы¹ о движении Сопротивления, а теперь вижу, что сегодня 19 февраля – ровно год назад я приехала в Швейцарию, где меня подхватил прекрасный незабываемый поток понимания, уважения и любви, который захватил и вас. Это было словно вчера! В этом году все будет спокойнее и посыльному не придется приносить вам телеграммы в огромных конвертах. Как бы я хотела оказаться там снова. Самое обидное, что в этот раз в Цюрихе нет никого, кто мог бы позаботиться о гиацинтах, я не хочу утруждать Эрну и попробую найти здесь кого-то, кто мне поможет. Я снова оформлю подписку на Zürcher Zeitung². Нет нужды снова говорить, чего я желаю и себе, и вам.

Ты, вероятно, мог бы просмотреть приложенные страницы и сообщить мне о своем мнении. Я ознакомилась с целой уймой материалов, единственно полезным был Риттер, пусть и неприятный, но поразительно объективный. В остальном же – что тут скажешь? В одном из воспоминаний о Герделере он пишет, что немецкий народ обо всем знает (имея в виду: нет никакой опасности, в любой момент мы можем устроить переворот), а на следующей странице в следующем абзаце он заявляет, что немцы ни о чем не подозревают, в противном случае они не допустили бы произошедшего (и здесь он доказывает, что необходимо публично рассказать о том, что происходит, тогда все поддержат сопротивление, в том числе и ради того, чтобы оправдать немецкий народ). И абсолютно те же идеи появляются у Хенка³. Например, в тексте, который прислали мне вы: на первой странице он пишет, что в гестапо 20 июля ничего не происходило, они ничего не знали. И на следующей странице: с самого начала у гестапо было все, что нужно. Рек-Маллечевен: книга⁴ говорит сама за себя, такого не придумаешь. Слухи, вероятно, восходят к столь распространенной клевете со стороны гестапо, которые предпочитали не арестовывать никого по политическим причинам, а потому фабриковали обвинения на любых возможных основаниях. В это я не верю. И мне совершенно все равно. Я действительно не могу сделать ничего, кроме как подробно рассказать о том, что изложено в англоязычном издании в несколько сокращенной форме, поскольку к главной теме книги этот вопрос имеет опосредованное – второстепенное – отношение. Это неправда, будто никто не знал о подготовке покушения, как считает Хенк. В Стокгольме об этом твердили на каждом углу, и множество фактов указывают на то, что все было доведено до сведения Гиммлера. Все это крайне неприятно. Я снова назвала Твое имя, но мы можем его вычеркнуть, если Тебе это упоминание покажется неуместным. Я не буду отправлять текст Пиперу, пока не получу ответа от Тебя.

Шумиха вокруг меня стихла, и все готовятся к охоте на Хоххута. Я написала статью для Herald Tribune⁵. Почтенные католики заняли сторону Хоххута, католики Спеллмана⁶ буквально разрешили Антидиффамационной лиге (которая вела кампанию против меня) подготовить обвинения в его адрес. И в своей изощренности выдуманная этим джентльменом чистейшая ложь превосходит все, что им удалось придумать по поводу дела Эйхмана – если это только возможно. Что касается меня – меня спасли университеты. Куда бы я ни приехала (на прошлой неделе Йель, Law School, на этой – колледж неподалеку и т. д.), меня встречают овациями и спрос среди студентов так велик, что нам пришлось поторопиться с выпуском издания в мягкой обложке. К тому же Национальный институт искусств и литературы, своего рода местный Французский институт, имеющий здесь серьезную репутацию, избрал меня своим членом⁷, что с людьми вроде меня случается крайне редко: там нет ученых, лишь художники и литераторы. Конечно, они сделали это aus reiner Daffke [ради шалости] (если Ты не знаешь, что это значит, Гертруда Тебе объяснит).

Хелена Вольф здесь уже несколько недель и несколько раз нас навещала. Она очень мне приятна. Я прочитала «Кузанского»⁸ – великолепно. Хелена сразу его забрала, чтобы отдать на перевод. Взамен она оставила эссе о Максе Вебере из сборника «Три эссе»⁹, который она хочет опубликовать, но с ним у нас возникли некоторые проблемы. Хелена, как и Мангейм, обеспокоена некоторыми несколько националистскими фрагментами. Я просмотрела их и полагаю, беспокойство могут вызвать только следующие пассажи (цитирую по немецкому изданию¹⁰), с. 24–26: «немецкая задача в мировой истории», далее на с. 33 последнее предложение первого абзаца и на с. 34: «первый поляк, который рискнет вступить на территорию Данцига, будет убит». В предисловии Ты пишешь: «Сегодня вся политика предстает в свете новых исторических условий, которые практически выходят за пределы поля зрения, доступного Максу Веберу»¹¹. Мне кажется, хорошо было бы, если бы Ты иными словами мог бы повторить это в трех упомянутых мной фрагментах. Или прямо связать эту мысль с упомянутыми пассажами в предисловии. Что Ты думаешь?