Встречал он меня очень ласково, охотно показывал свои эскизы и картины, по обыкновению требовал за это «взятку»: я должен был ему спеть. Исаак Ильич вообще любил музыку, но питал особенное пристрастие к «Лоэнгрину» и требовал бесконечных повторений «Прощанья с Эльзой». Нечего делать, я прятался за какую-нибудь картину и снова, снова «прощался».
Захожу однажды к Кувшинниковым. Смотрю, все в страшном горе и волнении.
– Что такое? В чем дело?
– Разве вы не знаете? Левитану запрещен въезд в Москву, его высылают[197]
.Приходит сам Левитан, взволнованный, мрачно настроенный…
Помню, кто-то из присутствующих плакал… всплакнул, и я за компанию. Однако дело обошлось благополучно: распоряжение было отменено, и С.П. Кувшинникова устроила по этому случаю празднество, необыкновенно радостное, оживленное и веселое… Артисты много читали, я пел по обыкновению.
Спрашиваю как-то Левитана, где он думает провести лето?
– А где-нибудь между Москвой и Петербургом.
– Так едем в Тверскую губернию: поселитесь у меня или у кого-нибудь из соседних помещиков.
– Что же, если понравится, отчего и не поселиться.
Поехали. Помню забавный эпизод в имении Орловых, милых людей, с которыми я позже познакомился и был в очень близких отношениях. Въехали мы на двор в шарабане, оба запыленные, со вздернутыми воротниками и довольно-таки непрезентабельные. Собакам мы не понравились, и они подняли невероятный лай. Мы притаились: сидим и ждем. Наконец на лай высовывается из окна какая-то фигура.
– Не сдадите ли дачу господину художнику? – спрашиваю.
– Ху-дож-ни-ку? Нет, извините, художнику не сдадим…
Так мы и уехали ни с чем. Когда я познакомился и сошелся с Орловыми, то рассказал им как-то, что привозил в тот раз знаменитого Левитана. И надо было видеть их смущение и огорчение.
Однако такого рода поездки Исааку Ильичу не понравились, и мы прямо пробрались ко мне. В моем Гирине он прогостил дня четыре. Водил я его не только по полям и лесам, но и по болотам. Иногда во время таких путешествий он вдруг останавливался и томительно долго, как будто ждал чего-то. Раз мне стало скучновато выдерживать такую длинную паузу.
– Исаак Ильич, о чем это вы задумались так основательно-страшновато?
– А вот видите облачко? – показывает он. – Оно станет сейчас закрывать солнце, и кругом лягут полутени, которых я жду.
У меня тогда он не остался, а нашел себе дом в имении «Островно» по Рыбинско-Бологовской дороге, куда я к нему наведался разок в то лето.
К сожалению, в одну из следующих зим знакомство наше пошло на убыль: Исаак Ильич стал реже и реже бывать в тех двух домах, где мы с ним встречались.
Я рассказал вам про первую нашу встречу. Тогда он показался мне немножко замкнутым, сдержанным и даже угрюмым… Как обманчивы бывают первые впечатления! Трудно представить себе более простого, душевного и милого человека.
Но бывали и у Левитана необыкновенные подъемы настроения: это случалось с ним во время споров об искусстве. Я не настолько понимал в живописи, чтобы в них участвовать, но ужасно любил наблюдать со стороны, как Исаак Ильич «схватывался» с А. П. Ленским или с кем-нибудь другим. И сейчас он стоит передо мной, как живой, в разгар спора: небольшого роста, худой, костистый, со сдержанными, но полными внутреннего огня жестами, со сверкающими, удивительными глазами… Его речь в таких случаях была фейерверком, и он засыпал своего противника бесконечными потоками блесток… Откуда что бралось? Неожиданные мысли выливались в те образные и своеобразные выражения, которыми умеют думать и говорить только художники. В каждом слове чувствовались сила и уверенность страстного убеждения, до бытого долгими одинокими переживаниями и согретого темпераментом истинного большого художника.
В.Н. Бакшеев
С Исааком Ильичом Левитаном я познакомился еще в свои юношеские годы, будучи студентом Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Левитан был старше меня несколькими классами, но нас связывала общая студенческая среда, общие взгляды и любовь к искусству.
Я познакомился с Левитаном через художника Аладжалова[198]
, который был его ближайшим другом. Талант Левитана уже в эти годы встречал со стороны товарищей всестороннее признание. Студенты училища стремились любой ценой приобрести даже эскизные работы начинающего художника.