Письма. Документы. Воспоминания

Несомненно, на него немалое влияние оказали французские пейзажисты, так называемая «барбизонская школа»[211], с которой он познакомился в 1889 году в Париже, поехав туда на Всемирную выставку. Он узнал там произведения Коро, Милле, Руссо, Добиньи[212] и других, тогда же увидел картины Моне и Беклина[213]. Его нельзя назвать подражателем – он не подражал никому из названных художников, но сумел воспринять, усвоить их влияние и по-своему переработать их мотивы.

Будучи в Швейцарии и на юге Франции, он писал этюды тамошней природы, но, как они ни хороши, их нельзя и сравнивать с русскими пейзажами Левитана, так чудесно передающими наше тусклое, пасмурное небо, печальные березы, серебристые ручейки и тихие омуты, беспредельные поля, глухие овраги.

Левитан был настоящим поэтом русской природы, – в этом с ним могут сравниться только Коровин, Нестеров, Серов. Его живопись сразу понравилась мне, и до сих пор я ценю ее, как и в те годы, может быть – с некоторыми оговорками, но с незначительными. Живопись его, производящая впечатление такой простоты и естественности, по существу, необычайно изощренна. Но эта изощренность не была плодом каких-то упорных усилий, и не было в ней никакой надуманности. Его изощренность возникла сама собой – просто так он был рожден. До каких «чертиков» виртуозности дошел он в своих последних вещах!.. Его околицы, пристани, монастыри на закате, трогательные по настроению, написаны с удивительным мастерством. Очень люблю его «Полдень», где не совсем приятна черная тень, но чудесно все остальное.

Левитан был одним из тех редких людей, которые не имеют врагов, – я не помню, чтобы кто-нибудь отрицательно отзывался о нем. К нему влеклись симпатии всех людей. Поленов буквально его обожал, и он был у него принят как свой человек, как родной.

Он был необыкновенно трудолюбив и взыскателен к себе. Иногда целыми годами работал он над каким-нибудь мотивом, переделывая его по многу раз, и все считал свою работу неготовой, неоконченной.

Е.Ф. Дейша [214]

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ И.И. ЛЕВИТАНЕ

Я познакомилась с Левитаном в 1880 году. Мне было тогда 9 лет. Мы жили в Москве, на Малой Дмитровке.

В семье у нас к искусству относились с большой любовью, у отца – В.В. Яковлева – была большая коллекция гравюр, была полная серия гравюр Одрана[215] с картин Лебрена[216], изображающая поход Александра Великого, и много других редких гравюр, был подлинник Бруни[217], картины Сверчкова[218].

Родители решили, что пора начать мне брать уроки рисования, к чему у меня с детства была большая склонность. По рекомендации одной знакомой, приглашен был преподаватель рисования, ученик Московской школы живописи и ваяния.

Пришел очень молодой человек, черноволосый, с большими черными глазами, сказал, что его зовут Исаак Ильич Левитан.

Юный преподаватель в то время, видимо, был не особенно опытным педагогом, и вместо того, чтобы заставить меня рисовать с натуры, он велел купить особые альбомы с моделями. Как теперь вижу эти тетрадки в желтеньких обложках, в которых находились листки с рисунками, изображающими разных животных – коров, лошадей, овец – только контуры, без ретуши. Я должна была их копировать.

Помню его указания: набросать штрихами общий вид, потом уже вырисовывать подробности. Внимательно смотри, что чему равняется и что против чего находится.

Потом появились рисунки с тушовкой. Иногда он приносил свои собственные рисунки. В это время он рисовал для иллюстрированного журнала «Будильник»[219]. Заказано ему было нарисовать «Мороз, Красный нос». Он мне его приносил. Мороз был изображен в виде старика с седой бородой, в мохнатой шапке. Лицо энергичное, особенно хороши были глаза из-под густых бровей, как у Льва Толстого. Он жаловался на издателя, который требовал, чтобы у Мороза был в самом деле красный нос.

Кроме того, он приносил мне и другие рисунки, также сделанные для этого журнала: лес, озеро, на нем водоросли, около воды – женская фигура.

Моя мать заказала ему портреты – мой и моей сестры. Он нас нарисовал карандашом на желтовато-розовой бумаге. Портрет сестры моей ему скоро удался, а с моим пришлось повозиться. Он сделал два экземпляра и то остался недоволен. Он был очень строг к своей работе.

На следующий год уроки возобновились. Рисовала я уже не с картинок, а с гипса: была гипсовая лошадь и голова Венеры. Долго я рисовала эту голову в разных поворотах. Это могло бы надоесть, но Левитан умел сделать свои уроки такими интересными, так умел объяснить красоту античной культуры, так сам любовался правильностью черт и классической красотой, что его восхищение передавалось и заражало его маленькую ученицу.

В семье нашей, которой интересы к искусству не были чужды, все очень любили Левитана и интересовались его работами.