Письма. Документы. Воспоминания

Я очень дорожил знакомством с Левитаном, потому что ни один художник не производил на меня такого впечатления, как он. В каждой картине его, даже незначительном наброске, я видел то, что Крамской называл в картине «душой». Крамской в одном из своих писем к П.М. Третьякову, давая описание одной из Передвижных выставок, писал ему, что картин на ней много, а душа только в одной – «Грачи прилетели» Саврасова. Эту «душу» я видел не только в картинах Левитана, но и в его этюдах. По моему мнению, никто так, как Левитан, не знал и не любил нашу бедную русскую природу. Мало того, он обладал даром заставить и других понимать и любить ее. Я, например, красоту нашего серенького дня научился понимать хорошо только благодаря Левитану.

Считаю нужным упомянуть, что Левитан, как он мне сам говорил, никогда не интересовался тем, что называют красивым ландшафтом.

В Школе живописи, ваяния и зодчества, где учился Левитан, он был учеником Саврасова. Саврасов весной прерывал свой класс и отправлялся с учениками за город: «Теперь весна, пойдемте в поле».

В моем собрании имеются два рисунка Левитана и три рисунка Саврасова, все на papier pele, предназначавшиеся для журнала «Радуга», издававшегося Метцелем. Рисунки Левитана изображают: один – реку, другой – станцию Ананур Военно-Груз[инской] дороги. В первом из них уже ясно намечается будущий Левитан. На Военно-Грузинской дороге Левитан никогда не был.

В феврале 1892 года[228] на Периодической выставке увидал картину Левитана «Березовая роща», чрезвычайно мне понравившуюся. Картина изображала березовую рощу, всю залитую солнечным светом. Тенистые участки под деревьями чередуются с местами, освещенными ярким солнцем. На стволах берез также пятна солнца и тени. Свет и тени на картине, как выразился Поленов, доведены до иллюзии.

Тогда как некоторые из своих картин Левитан писал в несколько часов, а один из волжских пейзажей, купленных Третьяковым, закончен им был в течение пяти часов, эту картину он писал четыре года, возя ее каждое лето в Тверскую губернию. Картина все не удовлетворяла художника, и только после четвертого лета работы он решился ее выставить. На выставке эта картина никем не была куплена, и после закрытия выставки я ее приобрел.

Картина эта воспроизведена была в журнале «Мир искусства» и в монографии о Левитане.

Исаак Ильич был чрезвычайно умный человек, серьезный, вдумчивый и образованный. Он был близок со многими выдающимися людьми: художниками, артистами, музыкантами, писателями. Из художников он был ближе всего с Серовым, который два раза писал с него портреты, с В.Д. Поленовым, Архиповым, Константином Коровиным. Из артистов у него нередко бывал Шаляпин, игрою которого, как и самой личностью его, он восхищался.

– Вы, Федор Иванович, чего доброго и живописью занимаетесь? – спросил как-то Левитан Шаляпина, на что последний ответил, что только на собственной шкуре, намекая на свою способность гримироваться.

Из среды артистов Левитан был особенно близок с А.П. Ленским, артистом Малого театра, и хормейстером Большого театра Авранеком¹⁰. Близким другом художника был А.П. Чехов, к которому он часто ездил в Мелихово.

Уже при первом моем обследовании Левитана, когда он обратился ко мне за медицинским советом (это было в 1894 году), я констатировал тяжелое заболевание аорты, что было совершенно неожиданно в его возрасте и при его правильном образе жизни. Затем я отметил у него значительную нервность и наклонность к меланхолическому настроению. И вот совершенно неожиданно какое письмо я получил от него 13 июля 1895 года: «Вам я могу, как своему доктору и доброму знакомому, сказать всю правду. Знаю, что это дальше не пойдет. Меланхолия дошла у меня до того, что я стрелялся. Остался жив, но вот уже месяц, как доктор ездит ко мне промывать рану и ставить томпоны. Вот до чего дошел ваш покорный слуга. Хожу с забинтованной головой. Изредка мучительная боль головы, доводящая до отчаяния. Все-таки с каждым днем мне делается лучше. Думаю попытаться работать. Почти ничего не сделал и, вероятно, не сделаю. Вообще невеселые мысли бродят в моей голове. Лекарства, вами прописанные, принимаю. Письма ваши все получил. Желаю всего лучшего. Преданный вам Левитан.

Р. S. Об охоте и думать не могу. Звук выстрела противен»¹[229].

Больше писем из Тверской губернии от Левитана не получал, а при встречах в Москве он никогда ни одним словом не обмолвился об этом случае¹². Мне же по весьма понятным причинам неудобно было его расспрашивать.

Между тем, несмотря на далеко не старые годы Левитана, его здоровье стало безусловно подаваться. Не помню точно, в каком году, поднимаясь по лестнице на третий этаж Исторического музея на какую-то выставку, Левитан перенес тяжелый припадок грудной жабы. Поражение аорты было подтверждено на консультации проф. Остроумовым. Положение ухудшилось тем, что больного начало сильно лихорадить. У него развивалось то, что на медицинском языке называется endocarditis recurrens.