Письма из Коврова

Мне понравилась его проза о культуре танца, о детских играх, о голосах поэтов и т. д., почти все открылось сердцу. Мне понравилось, как он умел разговаривать с людьми. Приходил какой-нибудь отряд красноармейцев его арестовывать или еще что-то, а он, дождавшись тишины, говорил: «Я хотел бы поговорить с кем-нибудь одним». Здорово! Ведь всегда есть этот «один». И совсем я была разволнована одним его стихотворением, которое попалось мне на глаза более чем кстати.

Бунтовщик

Беда тому, кто убедит глупца!
Принявший истину на веру —
Ею слепнет.
Вероучитель гонит пред собой
Лишь стадо изнасилованных правдой:
Насилье истиной
Гнуснее всех убийств.
…
Не мечи им истин, а взрывай
Пласты оцепенелых равновесий.

Когда находишь подтверждение своим мыслям у великих – это всегда потрясает. Так что у меня скоро будет потрясение мозга.

<…>

Я, конечно, привыкла уже за много лет к тому, что нельзя ничего ни от кого ждать, требовать и т. д. Просто этим летом случился запредел. Володя начал с друзьями строить. Это здорово, я этого ждала всю жизнь. Они строили туалет, тащили водопровод, ремонтировали трубу (рухнула труба печная). То одни люди приедут, то другие. Всех надо было кормить. К Машке, естественно, никто, кроме меня, не подходил. Готовка трудная, мытье посуды долгое. Накладывались заготовки – приходилось спасать урожай, а если добавлялась еще какательная процедура и работа на грядках, то не прав был Матфей, советующий жить одним днем. Приходилось сил просить или на полдня, или вообще на следующий час только. Мой организм давно сигналил о перегрузках. И вот в один момент он отказался от меня. Видимо, случился спазм оттого, что мозг израсходовал всю энергию. Свело ноги, они онемели и окоченели, сердце – вспархивающей птицей, и мир вокруг сырой и мягкий. Вот такой ужастик. Сильная головная боль. А так получилось, что Володин друг приехал с женой, Ириной, и она очень помогла мне. У меня были лекарства на все случаи. Все я выпила, и ровно через 15 минут стали появляться пальчики ног. А уже когда Ирина захотела кормить меня прямо в кровати на 2-м этаже, я совсем пришла в себя. Пока я отлеживалась, она доварила заготовки и закрыла вместе с Володей, сварила на всех ужин и осталась ночевать. Я лежала от слабости весь следующий день. Машу забрали. Мама взяла отпуск.

Маша пробыла 2 недели у мамы. Мы бегали, готовились к школе, покупали одежду, обувь, книжки, переезжали с дачи, много всего.

Сейчас у Машки спад. Плоховато ходит. Зато опять любит качаться на лошадке и методично разбирает игрушки, вынимая по одной из корзинки. Пройти, неся что-то в руках, пока не может. Очень боится. Любим играть с воздушным шариком: Машка хорошо его отталкивает от себя и ждет его возвращения. По-моему, высказывания стали более разнообразны. Не только дядя-га, но и мама-га.

Бывают такие моменты, когда припадешь к ней как к источнику. Человек, который рад просто твоему склоненному лицу, рад всегда, редкое счастье.

Сейчас вернулся этап, когда надо походить в одном ботинке, поработать в асимметричных позах, заново посидеть на корточках, поползать к цели и повставать к дивану. Чем и занимаемся.

<…>

Руки не заламываю, как одна из сестер, но все же хнычу: хочу в Москву. Кроликов нуждается в совете, а я – в выходе из круга.

До свидания.

М.

январь 2001 г.

Дорогая Маша!

Очень давно нахожусь в состоянии написания.

Если коротко: повредилась несущая конструкция. Красная лампочка давно моргала: перегрузки. Обстоятельства сложились так, что нагрузка просто увеличилась. Я понимала, что даром не пройдет. И вот настало время «Х», я собралась в Москву, и грянул гром. Я пересаживала Машку с горшка на горшок, что-то произошло ужасное в спине, и я грохнулась вместе с ней.

По закону жанра дома больше никого не было, телефон далеко. Сказать, что было больно – не сказать ничего. Машка оказалась под завалом. Надо бы набрать 911, да код Америки не помню, как назло! Я, как ни странно, еще три дня как-то жила, Наташка меня одевала, Машку волокла с кровати и обвязывала ее слюнявчиком. Я много раз говорила всем, что у меня что-то посерьезнее, чем ОРЗ.

На третий день, как в сказке, я плелась из кухни в комнату с чашкой кофе в одной руке и с книжкой – в другой и волшебно чихнула. Произошло обрушение всего из рук и замирание меня чуть ли не в вольтовой дуге.

Такое знакомое слово: невропатолог. И я туда же. Милый сердцу речевой оборот: постельный режим. Дорогие мне дни, когда, абсолютно без чувства вины, я могла целых три часа подряд не вставать. 10 дней капельниц, как небесная манна. Экстремальный отдых!

У меня давно есть эта, не имеющая цены, книга Пезешкиана «Психосоматика и позитивная психотерапия». Сломаюсь, но не сдамся – так он трактует произошедшее со мной. И не поспоришь.