Письма из Коврова

Взаимно обрадовались, они не ожидали меня увидеть. Всё у них по-прежнему: обстановка начала века, инструмент екатерининских времен, шкаф с нотами, собаки-кошки, белоснежные салфеточки, слоники, этажерки, всякие штучки на подзеркальнике непонятного применения. Несмотря на немощи, т. Вера (89 л.) моет аптеку, т. Надя, бывший главбух, помнит наизусть огромное число номеров телефонов, дни рождения, вехи своей биографии и страны, т. Таня – пишет каллиграфическим почерком (она бывший архитектор) без ошибок, рисует картины цветными карандашами. Иногда они надевают свои длинные черные платья с пелеринами и идут в филармонию. Все весело собираются на «постоянное место жительства», отписали мне («больше некому, сын пропьет») два инструмента, шкаф с нотами и шкаф с платьями. Сетуют: «Мы мало тебе помогаем, “оттуда” – больше поможем, преград не будет». Я немного плыла от всего этого. Потом они стали расспрашивать о моей семье, о папе с мамой и т. д. Я рассказала кратко о Маше. Тетя Таня обыденно произнесла: пойдем узнаем, что с Машкой! И повела меня в одну из комнат. Я послушно пошла. И стала свидетелем «сеанса». Мне хотелось убежать, мне хотелось в руки видеокамеру, мне хотелось вместить невмещаемое. Я всегда была далека от этого. Хотела я этого или нет, но я видела, как под пальчиками т. Тани блюдце бойко бегало по буквам алфавита, да еще чуть вертелось вокруг своей оси. Было ощущение, что т. Таня не успевает озвучивать. «Разговаривая» то с одним, то с другим из другого мира, блюдце «передавало» совершенно по стилю разный текст. Я трогала блюдце – оно как живое, только холодное. Не напишешь всего. Вот сижу сейчас. Сижу, вздыхаю, не понимаю, не верю, не надо этого мне. Смысл всех текстов тот, что Маша выправится, но не скоро. Ничего особенного. Но не скоро.

Фамилия у них Паламаржи. Всю жизнь т. Таню мучил вопрос, откуда эта фамилия. Отца забрали, когда ей было два года. Мама т. Танина говорила, что папа знал 9 восточных языков, обладал гипнозом.

Как, оказывается, писать трудно про то, что быстро говорится. Моя последняя страница напоминает свалку слов. И все же хочу договорить.

Я люблю т. Таню. Особенно т. Таню. Она добрый, нелукавый человек, первая помощница в беде, опора многих лежачих подруг, благодаря т. Тане не оказавшихся в доме престарелых.

Много лет т. Таня скрывала свои отношения с иным миром. Она показала мне аккуратную, как будто не тронутую временем тетрадь, где 30 лет записывает случаи контакта, всё: день, час, минута. Сейчас ей 82. Больше полувека она знает о болезни и смерти знакомых и родных раньше телеграмм.

В детстве она боялась грозы. Ей было 10 лет, когда в шаге от нее образовалась шаровая молния, она хлопнула, и т. Таня оказалась за забором у крыльца соседей, ничего не помня, кроме удивительного шара. Грозы больше не боялась. А в 30 лет хоронила любимую подругу. Ехали назад на телеге, все плачут-убиваются, она тоже. И вдруг видит, подруга сидит где-то рядом на телеге, улыбается. Ни испуга, ни транса. Радость. «Девчонки, не плачьте, она с нами».

Т. Таня признается, что всегда есть какой-то процент недоверия у нее к приходящей информации.

Уж не знаю как, люди прознали в последний год о ее способностях. Она хочет помочь всем, денег – ни-ни, но всегда терзается, а так ли все. Самый последний яркий случай. Пришли родители какого-то бизнесмена, пропавшего около полугода назад в Канаде. Т. Таня «пообщалась» и выдала информацию о том, что он жив, но сильно болен. На радостях они оставили, всунули, заставили взять 100 долларов. Для т. Тани это было огромным переживанием, такие деньги – и вдруг все не так? Потеряла сон. 9 или 10 дней думала-переживала, пошла возвращать деньги. Выходит на улицу, и вдруг на мартовском сухом небе – овал яркий, а в нем – Бог, благословляет. Т. Таня рассказывает, каким блаженством и восторгом залилась ее душа, как будто открылись все замки! А через месяц эти же родители пришли с тортом и сообщили, что сын прислал весть, что почти здоров, был в больнице с серьезной травмой позвоночника. Т.Таня смеется: «Вот, Маринка. До 82 лет прожила, в Бога не верила. И вот – явился, выбрал. Есть он». «Обращайтесь и в малом и в большом. Что хлеб идешь покупать или на разговор серьезный, не важно. Все время помни».

<…>

письмо первое Разумнее всего было бы сейчас забыть про белую, как заяц, бумагу и присоединить себя ко сну детей. Но, как будто, разумно жить запрещено. В слоеном пироге не находится теста на слой для сна. Отсутствие этого слоя или, как раз, присутствие его в виде экзотического крема с единственной информацией «о сладком» и рождает почву для обостренных побуждений присоединить себя к белой, как заяц, бумаге. Подуть на нее «прошлым», например. Ведь многое в прошлом делает настоящим сейчас.