Письма из Коврова

Слоеный пирог настигает, и почти не хватает растяжки, чтобы его укусить, порой не справляются зубки, или вообще тошнит. И как необъяснимо меняются события даже совсем недавнего прошлого, когда кушаешь свой пирог все же каждый день. Никак не поймешь, вспоминая, что же ты на самом деле чувствовал. Вот и возникает невозможность побега в койку, потому что так ценишь свои попытки не подавиться и не хочешь, чтобы столь дорогие тебе оттенки чувств слились и страмбовались в одно бесцветное: было. Было – и всё.

<…>

Сидящий под градом

19 сентября 2000 г.

Здравствуйте, Маша!

Тешу себя надеждой письмо не только начать, но и завершить. Все лето и начало осени нахожусь в состоянии подбора слов для письма, мягко выражаясь. А проще говоря, все предыдущие письма для Вас – это что-то грустное. И слава Богу, что я их не отправляла почему-то. Они «отодвигали» меня от меня, и на этом их функция ограничивалась. Я уже много раз себя казнила за то, что никак не проявлюсь для Вас. Вот и сейчас, села после очередной «казни». И – первое, что пришло в голову: «Куда бы поехать отдохнуть? А то надоела уже эта Швейцария с ее молочным шоколадом» (вроде из Аверченко).

Много раз в жизни мне казалось, что «вот, хуже не бывает». Оказывается, бывает. И где он, этот предел? Что делать, когда состояние запредельных усилий, нервных и физических, становится нормой? Мой триллер называется: «Сидящий под градом». Вчера дала себе «Вредный совет».

Когда тебе Премудрость спозаранку
На что-нибудь глаза твои раскроет,
Ты выверни одежду наизнанку
И что-нибудь такое сразу сделай:
Возьми в кулак знакомую расческу,
Засунь ее куда-нибудь подальше.
Пусть ветер смастерит тебе прическу,
Он ждет, когда ты голову покажешь.
На остров поезжай Галапагосский,
Поймай себе большую черепаху,
Сними или надень наряд неброский
И – в дальний путь верхом до горизонта!

(Один наш занудный друг обвинил меня в пропаганде насилия над черепахами.)

Мне хочется написать Вам веселее и легче, чем можно было бы себе представить. И от этого наворачиваются слезы умиления у себя самой на себя саму.

<…>

Остаток лета доживали все вместе на даче. Володя много строил. Теперь у нас есть балкон, огромный балкон. Я застлала его всякими разными одеялами, и Машка ползала. Мы, как никогда, много ползали. Я была спокойна, когда она там: и солнце лишь пробивается, непрямое, и Машка никуда не денется.

Пока я слышу ее болтовню, можно не бегать к ней. Но если она замолчала, сразу надо бежать, и почти всегда есть причина. У Машки появились новые приступы: она замирает, личико становится мраморным, вокруг ротика и носика синеет. Через 0,5–1 минуту она «возвращается» с гипервентиляцией. Бывает по-разному: 1 раз или 5 раз в день. Иногда она перед этим хнычет. Я растираю ей мизинец на левой руке, и приступ иногда можно остановить. А таких приступов, обычных, бывает то много, то мало. И всегда – нет, когда Машка в большом Действии. Мы подарили Машке территорию парника. Там остались перекладины, мы их кличем брусьями. Подвесили погремушки и вкопали разную зелень и цветы, с разным ощущением. Все это зеленое ее очень занимает. Она это все ест. У Машки есть любимый куст белых флоксов. Она может подолгу стоять рядом и с ним разговаривать, поедая сладкие цветы. С этим кустом и мы пережили удивительные мгновения. Однажды вечером вокруг него летало существо, похожее на маленькую птицу, и хоботком доставало нектар. Причем, прозрачные почти крылья махали с такой частотой, что и крыльев самих не было видно, лишь радужки с обеих сторон. Мы позвали всех соседей посмотреть на это чудо и определить: кто же это. Мы почему-то все решили, что это колибри. На самом деле вряд ли она могла бы выжить в нашем климате. Мы сняли на видео. Показали нашему занудному другу, он говорит, что это – оса. Опять – проза.

Кстати, о прозе. Маша! Вы помните у Бабеля рассказ «Гедали»? Читаешь, как слушаешь музыку. Мне кажется, это один из самых талантливых его рассказов. Музыка выражает то, что не выразишь в словах. А тут вязь слов создает музыку, и не до смысла даже. На фоне моего летнего марафона это было потрясением. Почему я раньше его не слышала, ведь перечитывала не в первый раз.

И еще этим летом я увлеклась М. Волошиным. Не стихами, а его судьбой.