Вижу – слушает. Стала следить за моим ртом… Поэтому я счастлива от промокших ног и одежды, мне без разницы – что за погода, это все – счастье – любая погода. Любая еда, любое отношение ко мне людей. Любой в чем-то недостаток, любой признак жизни – счастье. Я была сегодня на улице – такая прекрасная слякоть…
Потом постепенно состояние стало убывать. Она поела суп из белых дачных грибов, но похлопать, соединить ручки так и не могла и смотрела одним глазом. И только под конец второго часа что-то как-то в ручке хрустнуло, и она будто на место встала, стала живой, а глазок открылся попозже. Я думала сделать укол. Но подождала. Машка немного поспала, и я решила ее покупать и облить вне расписания. В воде опять пошли приступы. Как раньше, только затяжные. Я дождалась, когда она поймет стихию и получит удовольствие, а так что за суета без повода… Облились ледяной водой. Плохого не случилось. Кролик отлежался, порозовел, посмотрел на лампочку. Потом покачал комнату. Теперь у него ведь есть забава любимая. – любит пространство раскачивать. И любит, чтобы вместе с ним качали. Влево-вправо. Он иногда так увлечется, что чуть со стула не падает. А так, если ограничивать амплитуду, то под «лодочку» очень даже приятное времяпрепровождение. (Уже четвертый час, а я-то думаю, что так трудно длинные слова стали даваться. Надо останавливаться.)
Здравствуйте, Маша!
Маша, вот уже две недели не работает почта.
Володя, возможно, приедет на выходные. Без него дом загадочным образом обветшал. Потекли две трубы, разрушились две полки, почта, часы, электронные весы, оторвались шланги от нагревательного бачка. Меня предупреждали старые люди, что так будет. А я не верила. Теперь, как только он приезжает, начинается ремонт то одного, то другого. Он сам хочет все починить, но не успевает. Без него привезли Наташке новый диванчик и мебель. Теперь еще и это его ждет. Мебель надо собирать, как конструктор. Он отказывается от помощи кого-либо, желая эти два своих выходных дня провести только в нашем обществе. Желание понятно, только во времени действие так растягивается, что привыкаешь жить как будто в замедленной съемке. Перед Новым годом у него на работе по привычке аврал. Он сказал, что будет появляться дома раз в месяц на выходные. Для него не просто жить без нас всех. Но что поделать, если в Коврове совсем нет работы. Он в последний приезд сказал такую вещь Кролику: Машенька, я, бывает, подумаю о тебе в Москве и сижу, как дурачок, улыбаюсь от счастья. А Кролик всегда чувствует за редким исключением папин приезд и не хочет засыпать. Так и ждет до полночи. Он в этом деле – мастер-полуночник. Папе очень приятна такая встреча. А в последний раз Кролик был такой общительный! Если он не видел нас по пространственным причинам, то старался или выглянуть из-за угла (когда на горшке сидит), или как-то извернуться (стоя или лежа), найти лица и сморщить нос с особенным чувством – надолго. Невозможно продолжать разговор как ни в чем не бывало: он всем по очереди морщит нос под дружный хохот.
<…>
Сейчас пока прерываюсь и тороплюсь к попоенному Наташкой Кролику. Сегодня он должен будет рисовать зиму пальцами по черному листу и прочувствовать на себе пару сказок.
Здравствуйте, Маша!
Когда в последний раз мы были в Центре, Има занималась с девочкой, которая не могла сойти с места, чтобы зайти в зал – такая невероятная застенчивость и мучительная стеснительность. Я тогда подумала, что один вариант, как получается застенчивость, я узнала, когда ходила в детский садик. По дороге домой меня накрыло жуткими картинками из детства.
Это был лучший садик. А воспитатели – сущие садисты.
Сколько лет прошло, я без содрогания вспомнить не могу. Мальчик хвастал, понятно чем. Воспитатель собрала всех в круг, поставила мальчика в центр, заставила снять штаны. Вдруг выхватила нож из кармана белого халата и замахнулась на мальчика нацеленно в это место. Мальчик сжался, сморщил лицо, как от боли. Я подумала в тот момент, что – всё, отрубили. Так подумали все. Мальчик упал в ноги и умолял не отрезать ему. Он тоже, как и я, верил, что сейчас это случится.
А со мной тоже поупражнялись исправно. Мне было пять, почти шесть лет. На каруселях на лошадках не хватило места. Я села прямо на пол каруселей. Трусы, конечно, испачкались. Но до этого ли, когда так весело. «Безобразие» обнаружилось перед тихим часом.
Группу подняли с кроватей, выстроили в линейку, перед линейкой поставили меня, повернули попой, показав, какая я грязнуля, и заставили перед всеми снять трусы… Все смеялись, а я сжалась в комок от стыда. А в другой раз, в тихий час, мы, конечно, шумели. Вбежала разъяренная воспитатель, всем велела построиться. Я стояла первая. Она объявила, что сейчас всем будет заклеивать глаза. Достала бумагу и в гробовой тишине стала нарезать на полоски. Какой был ужас!..