Письма из Лондона

И в этот момент чей-то локоть чуть не сбил ее с ног, она отлетела в сторону и ударилась о проходившего мимо человека, выронив листки со своим опусом, которые мгновенно исчезли из вида, разлетевшись под ногами проходивших мимо людей.

Человек, об которого она ударилась, вместо того чтобы идти дальше, куда шел, присел на корточки и принялся помогать Руби собрать упавшие листы. Он был старше большинства других журналистов – ему наверняка перевалило далеко за пятьдесят, его каштановые волосы поседели на висках.

– Вы не ушиблись?

– Ничего страшного. Спасибо за помощь, сказала она. – Руби Саттон. Из «Пикчер Уикли».

Он пожал ее протянутую руку.

– Сэм Говард. Из «Ливерпуль Геральд».

– Это газета Джона Эллиса. Я с ним встречалась. Ой, давно это было, в конце сорокового, кажется. Может быть, в ноябре. Я приехала в Ливерпуль, чтобы написать о катастрофе на Дернинг-роуд, и он был так любезен, помог мне.

– Постойте, – сказал мистер Говард, его лицо озарил свет воспоминания. – Вы же работаете у Кача. Извините – сразу не догадался. Я знал его много лет назад, он тогда только начинал, и я несколько раз пересекался с ним. Как он поживает?

– Он в порядке, – ответила она. – Вы давно уже в «Геральд»?

– Двадцать лет. Моя жена англичанка, вот почему я искал работу по эту сторону пруда. Большую часть времени мы жили во Франции, но осенью тридцать девятого перебрались в Лондон. Думали, там будет безопаснее. А потом начался Блиц. И у нас появилось такое чувство, будто мы со сковородки прыгнули прямо в огонь.

– Но вы все?.. – осторожно спросила она, готовя себя к неизбежной истории утраты и горя.

– Мы все живы. Отделались разбитыми окнами. А вы? Давно вы в «ПУ»?

– С лета сорокового года. Мой отель разбомбили в декабре, с тех пор живу у друзей. Если сравнивать с кем-то другим, так мне очень повезло. Как вы думаете – вы вернетесь жить во Францию?

– Когда-нибудь – да. Элли очень хочет вернуться, но война еще не закончилась. А я не хочу ставить под угрозу ее и детей. Хотя они уже считают себя взрослыми. Старшая, как только возраст позволил, поступила во Вспомогательную территориальную службу, и теперь все уик-энды разбирает двигатели грузовиков.

– Вы здесь остановились? – спросила она.

– Нет. По другую сторону улицы. В «Гранде». А вы?

– В маленькой гостинице на рю Дону. Это больше подходит для нашего скромного бюджета в «ПУ».

– Следующий! – раздался голос цензора, и Руби, посмотрев вперед, поняла, что она уже первая в очереди.

– Кажется, следующая – это я.

– Рад был познакомиться, мисс Саттон. Передайте мой привет Качу, когда вернетесь. И берегите себя. Париж освободили, но не все этому рады. Будьте осторожны на улице, в пути. Обещаете?

– Обещаю. До свидания, мистер Говард. И удачи.

Письма из Лондона

от мисс Руби Саттон

26 августа 1944 года

В отличие от Лондона, у Парижа такой вид, будто ему, чтобы вернуться к жизни, требуется всего лишь хорошее мытье и несколько ведер свежей краски. Но я говорю только о городе, его зданиях и площадях, широких бульварах. Состояние французов гораздо хуже, и я даже представить себе не могу, сколько времени уйдет на то, чтобы они пришли в себя после четырех лет нацистского угнетения и террора…

К часу того же дня Руби и Франк были на Елисейских Полях, где, как было объявлено, должен состояться парад победы. Пробраться в первые ряды оказалось совершенно невозможно, толпа стояла в десять рядов, но с того места, где они находились – в полумиле от площади Согласия, – открывался хороший вид на авеню, ведущую к Триумфальной арке на западе, и Руби, поднявшись на цыпочки и вытянув шею, могла наблюдать парад важных персон и военной мощи союзников почти на всем его протяжении.

Только что прошел сам Шарль де Голль, которого невозможно было не заметить благодаря росту и королевской осанке, и Руби, чтобы не забыть ни одной детали, наклонила голову и принялась писать в своем блокноте.

Вдруг чьи-то сильные руки схватили ее за плечи и развернули к себе. «Руби», – услышала она голос, шепчущий ей в ухо, и лицо человека отодвинулось от нее настолько, что она смогла его разглядеть. Лохматая борода и усы скрывали его черты, но оно все равно оставалось чудесно знакомым. Беннетт.

Он страстно поцеловал ее, одной рукой придерживая ее затылок, а люди вокруг них принялись топать и выкрикивать одобрительные возгласы.

– Твой номер в отеле, назови, – прошептал он ей в ухо.

– Тридцать второй.

– Я там буду в девять.

Он исчез в толпе, а она, не успев больше сказать ни слова, осталась стоять среди незнакомых людей. Онемевшая от потрясения, она пыталась понять смысл случившегося.