Письма из Лондона

– Почему? Потому что она такая страстная? – спросил он, и хотя попытался напустить серьезность на лицо, но не смог сдержать улыбки.

– Наверное, – ответила она, подавляя смешок.

– Хм-м. Я бы сказал, вам следует получше узнать нас. Ну – нам пора.

Они вышли на улицу, и, поскольку сотни людей из подвала выбирались довольно медленно, Мэри и Кача пришлось подождать.

– Мы с Мэри возвращаемся в офис, – сказал Кач. – А вам, Руби, нужно домой. Вам не имеет смысла возвращаться в офис, поскольку я через час все равно отправил бы вас домой.

– Я пойду с вами, – предложил ей капитан Беннетт. – Живу неподалеку от «Манчестера».

– И вам не нужно возвращаться на работу? Сейчас только половина третьего.

– У нас нет строгого расписания. Никто не будет возражать.

«Даже банкиры работают дольше», – подумала Руби, но кто она такая, чтобы спорить. Они простились с Качем и Мэри и пошли на север по Чаринг-Кросс предположительно к ближайшему метро.

– Я подумал, что нам лучше по линии Пиккадилли добраться до Кингс-Кросс, – сказал он несколько минут спустя. – А там можно пересесть на поезд до Алдерсгейта. Если только у вас нет других планов.

– Нет, только домой. Мне еще нужно много чего прочесть.

Им удалось втиснуться в прибывший поезд, и хотя Руби было довольно неловко стоять всего в нескольких дюймах от человека, которого она едва знала, ее не особенно прельщала мысль придвигаться к окружавшим ее со всех сторон людям, которых она не знала совсем.

– Извините, что я вот так пропал. – Она некоторое время, пока он не произнес этих слов, старалась не смотреть ему в глаза, а теперь подняла на него взгляд и с удивлением увидела, как искренне он на нее смотрит. – Меня не было несколько месяцев. Вернулся только на прошлой неделе.

– Понимаю, – сказала она, думая о том, где он мог быть и чем заниматься, но если бы он хотел, чтобы она знала, то наверняка рассказал бы.

– Но я все это время был на связи с Качем. Он сказал, что главред «Америкен» дал вам колонку.

– Да. Они назвали ее «Письма из Лондона».

– И вам нравится писать ваши письма? Думаю, вы не испытываете особых трудностей в поисках героев, о которых пишете.

– Никаких. Случаются недели, когда я не знаю, с чего начать… столько всего хочется сказать. Обычно я описываю то, что пережила лично. Ночи в бомбоубежище, утро после налета. Разговоры с людьми, так или иначе пострадавшими. Всякое такое.

– Качу определенно нравится то, что вы делаете. Как ваши колонки, так и статьи, которые вы пишете для «ПУ».

– Правда? – А потом, хотя с ее стороны было глупо задавать такой вопрос: – И что он вам сказал?

– Помимо всего прочего – что вы умеете сделать свой рассказ трогательным, при этом не манипулируя читателем. И никогда не срезаете углы, как бы вас ни гнали поскорее закончить.

– Это… очень мило с его стороны, – пробормотала она. – Я рада, что Кач мной доволен.

– Его вы, значит, называете Кач, а я для вас капитан Беннетт?

Он, кажется, твердо намерился смутить ее. Какая ему разница, как она его называет?

– Вас, кажется, Чарльз зовут?

Он тихонько застонал, скорчил шутливую гримасу.

– Да, но я терпеть не могу это имя. Моя мамаша по какой-то причине решила назвать меня Чарльз Стюарт, такое вот двойное имя. В честь Красавчика принца Чарли[8]. Хотя этот тип был упрямым олухом.

– И как вы хотите, чтобы я вас называла? Чарли? Чак? Чаз?

– Ха! Нет. Беннетт годится. Просто Беннетт.

– Хорошо. Пусть будет так, Беннетт.

Это почему-то показалось ей еще большей дерзостью, чем обращение «Кач» к главному редактору.

– Ну? Видите? И совсем нетрудно.

Поезд прибыл на «Кингс-Кросс», и им понадобилось какое-то время, чтобы перейти с одной платформы на другую, поскольку люди уже начали столбить места в ожидании вечерних налетов. Руби поблагодарила – и уже не в первый раз – свою счастливую звезду, что у нее каждую ночь есть безопасное и удобное место, где она может укрыться.

Платформа на линии Пиккадилли уже была переполнена, и им пришлось пропустить два поезда, пока не пришел третий, не набитый под завязку.

– Так вы сказали, что недавно начали… – заговорила она, но резко замолчала, когда он нахмурился и покачал головой.

– Извините – не здесь. Слишком много народа.

И только когда они вышли из поезда и поднимались по ступенькам станции «Алдерсгейт», он наклонил к ней голову и начал говорить, щекоча ее ухо:

– Извините. Дело в том, что мне вообще запрещено говорить о моей работе. Я понимаю, может показаться, что я проявляю чрезмерную осторожность.

– Ничуть. Нельзя разбалтывать тайны. По крайней мере, об этом говорят плакаты в метро. Но я поняла, что работа, которой вы заняты, интересная.

– То так, то сяк. По большей части все довольно скучно. Я думал, такое невозможно, но иногда она даже скучнее работы барристера.

– А я считала, что работа юриста – я имею в виду барристера – по-настоящему интересна. Присутствовать в суде, стоять перед судьей. Каждый день решать жизненно важные вопросы.

– Это не мой случай. Я специализировался на международных законах. Торговые отношения и договоры.

– Значит, вы по работе не скучаете?