Письма из Лондона

– Таким был его выбор, – сказала Ванесса, взяв руки Руби в свои. – Он, конечно, никогда ни словом не обмолвился о том, чем он занимается, это был его выбор. У него не было ни жены, ни детей, и его родители умерли. Он говорил, что лучше жизнью будет рисковать он, чем человек, у которого есть родня, зависящая от него.

– А вы? – спросила Руби сквозь всхлипы. – Для вас он как сын, а для девочек – брат. И что теперь будет с Качем? Сначала Мэри, теперь лучший друг?

– А ты, моя дорогая? Разве тебе он не нужен?

– Ванесса, не надо. Пожалуйста.

– Хорошо-хорошо. Я понимаю. Да. И я не думаю, что ты должна сдаться. Несколько открыток, не пришедших вовремя, – это не извещение о смерти. Я пока буду верить, что он жив. И я думаю, ты тоже должна верить. Ты должна сосредоточиться на работе, что наверняка делает сейчас и он…

– И обрести новую непобедимую решимость.

– Да, точно, как сказал король. Обрети свою решимость, и она поможет тебе.

– 26 –

С началом операции «Нептун»[33] начались и обстрелы снарядами «Фау‐1» – их прилетало до сотни штук в день. Хотя причиняемый ими ущерб не шел ни в какое сравнение с тем, что делали убийственные бомбардировки времен Блица, паника, которую они вызвали, была не менее жуткой.

Никакого предупреждения об атаках не было. Вскоре Руби уже потеряла счет тем случаям, когда она шла по улице в более или менее неплохом настроении, солнце светило ей в лицо, а в следующий миг она уже пряталась за ближайшим почтовым ящиком или припаркованной машиной, потому что здание в конце квартала вдруг взрывалось пламенем. Люди в шутку стали называть эти снаряды хрущами, но она не видела ничего смешного в летающих бомбах и ужасе, который они сеяли.

Прошел месяц, еще один, дядя Гарри с тех пор так и не получил ни одной почтовой открытки. Но Руби не могла перестать надеяться, пока не поступят достоверные сведения о том, что случилось с Беннеттом. Она цеплялась за кроху веры, за этот спасательный круг надежды в океане отчаяния.

Еще одним утешением была работа, хотя ее вскоре начали раздражать те ограничения, что Кач накладывал на нее и всех остальных в «ПУ». Сколько бы она ни просила отправить ее во Францию, чтобы она могла присылать сообщения откуда-нибудь с безопасного места, далекого от передовой, как это делают многие другие, в ответ она слышала одни отказы. Кач предпочитал полагаться на материалы внештатных сотрудников, присылаемые из Франции, и заявлял, что для журнала так дешевле, по крайне мере, до тех пор, пока союзники твердо не закрепились в Европе.

Руби пыталась быть терпеливой, но для нее было мучительно оставаться на задворках, тем мучительнее, что она прочла статью Марты Геллхорн о санитарах, доставляющих раненых на корабли-госпитали, или драматические свидетельства Ли Миллер о полевых госпиталях, разрушенных французских деревнях и очагах немецкого сопротивления на превращенных в руины улицах Сен-Мало. Самым сильным ударом для нее стал экземпляр «Америкен», присланный Качу Майком Митчеллом, в котором передовой была статья Дэна Мазура, посвященная освобождению Шербура.

– Это не статья, а пережаренная куча всякой дряни, Руби. Не понимаю, почему тебя это так волнует, – спокойно заметил Кач.

– Вы знаете, почему. Вы знаете, что я бы в десять раз лучше написала этот материал.

– Да, но меня не очень заботит, что случится с Дэном Мазуром. А если убьют тебя, то у меня до конца жизни не будет спокойной ночи.

– Будь я мужчиной, вы бы меня отпустили, – настаивала она. – И вы бы не говорили с ним так, чтобы он чувствовал себя виноватым за то, что обратился к вам с этой просьбой.

– Может быть. Не знаю. Но причины, по которым я удерживаю тебя здесь, не имеют никакого отношения к твоему полу. Ты способнее многих журналистов-мужчин, каких я встречал. И ничуть не уступаешь им в цепкости и отваге. Этот кретин Дэн Мазур рядом с тобой просто никто.

Она ничего не сказала в ответ на его похвалу, хотя воспоминания о его словах согрели ее потом, когда она вечером улеглась в кровать и попыталась уснуть.

– Ну так и что же? Если я настолько хороша…

– Ты хороша. Но мы оба знаем, что военное министерство отказывается аккредитовать женщин в качестве военных корреспондентов. А без их разрешения ты во Францию не попадешь.

– Обещайте мне, что отпустите меня, если они все же начнут давать аккредитацию.

– Хорошо. Я тебя отправлю, но только когда ты получишь разрешение и я соглашусь, что ты там будешь в безопасности.

Июль сменился августом, и сопротивление военных сил Оси постепенно, хотя и кроваво, подавлялось по всей Франции, и к этому времени возражения Кача перешли в фатальную готовность смириться с неизбежным.

– Я вчера столкнулся с главредом «Ивнинг Стандарт», – сказал как-то утром Кач. – Он сказал, что они обратились с просьбой дать аккредитацию своему военному корреспонденту Ивлин Айронс.

– И что – дали? – взволнованно спросила Руби.

– Нет пока. Военное министерство явно думает над этим. Но, может быть, теперь стоит попробовать и подать запрос на тебя. Бог знает, сколько времени им потребуется, чтобы принять решение.