Письма из заключения (1970–1972)

Между прочим, ты халтуришь: подделка под народный сказ не скрашивает плоховатости рифмы «Дубну-двору». Почему это тебя, кстати, так заволновала степень графомании физики? Конечно, утвердить, что не всякий физик уже лирик только потому, что он физик, – недурно было бы. Но кого ты убедишь, если, по заведенной традиции, убеждения складываются раньше фактов и раньше мыслей. У меня здесь бывают нервные споры (я стараюсь воздерживаться, но жизнь все нервнее с каждым днем, вернее, реакция и настроение нервнее). Отсутствие аргументов, как правило, заменяется в конце концов утверждением, что мои оппоненты п р о с т ы е люди. А по-моему, это я – простой человек, куда проще, иногда стыдно, что по лени и дряблости такой простой.

Обнимаю тебя и жду писем.

Илья.

Алине Ким

2.11.71

Аленька!

Ты и вправду считаешь, что человек лучше всего раскрывается в письмах? Представляю себе, что могут подумать обо мне, ведь у меня по разным, но одним и тем же обстоятельствам, частенько письма натруженные и вымученные, написанные из необходимости и желания получить ответ. Я думаю, что человек открывается в какую-то сверхминутку, которую трудно уловить, а то и совсем не удается (чаще всего). А еще угадывание, но это дар особый и случайный – дар прозрений, наитий, так сказать, и без гарантий на точность. Но ты права вот в чем: мне письма дали такой заряд на будущее, что если я буду благополучен и не напишу стоящих стихов, то или по безнадежной бездарности, или по неисправимой суетности характера ‹…›

Писал ли я тебе, что прочел по твоей рекомендации роман Д. Вейса «Возвышенное и далекое»? Книга не сильная, и судьба не самая неблагополучная – известны случаи куда трагичнее, – но все это забирает. Возникает даже кощунственная мысль, что художникам без этого нельзя, благополучие и творчество – «две вещи несовместные». Помнишь, об этом писал Лермонтов – «Я жить хочу, хочу печали Любви и счастию назло…». Но все же это он по юности лет; это было бы невыносимо – думать, что все наши наслаждения оплачиваются обязательно ценой трагедий.

А армянские стихи, присланные тобой, меня что-то не пробрали. Затолстокожел? Я совсем не знаю опер Р. Штрауса; симфонические пластинки у меня есть, по-моему, мне нравилось, но я их не помню.

Братец твой жаловался на «Недоросль», как же, как же. А чего жаловаться, пьеса скучная, ребята молодые. Здесь удача может быть как раз – как открытие, так я думаю. Главное, что хорошо поют, еще главнее – что просто поют, вот что.

Как твоя наука? И помирись – вернее, разберись как-нибудь с Герой – он человек редкой цельности и естественности.

Целую тебя.

Илья.

Юрию Дикову

2.11.71

Дорогой мой Юра!

Всякий литературный спор (спор – не мука!) отдает богословским (Богословским! Никитой – если еще и каламбурчики запускать). Мне кажется, переиначивая давнего Юлика, Слуцкие что хочут, то и могут, – а у каждого из нас есть свой отбор, которым мы что-то за что-то прощаем; Слуцкий для кого-нибудь вправе быть к такому отбору причисленным. Я понимаю твою горечь по поводу поэзии и поэтов – Непоэзии, неПоэтов, громко говоря; но этого же всегда хватало. И путали понятие патриотизма с понятием Вашего превосходительства (между прочим: я это щедринское мо вспомнил в «Совете Нечестивых»), ведь и Щедрин не наш современник. Ведают или не ведают люди, которых ТВ недобро вспомнил, что они творят, – но они все равно творят себе хуже. Я с нашим временем связываю гуманистические надежды – значит, и поэтические. Появился вкус, по крайней мере; по себе сужу; а вкус – это уже ого-го! И настоятельная потребность простоты (в меру понимания каждого, разумеется), и правды, простоты и правды! – а это уже трижды ого-го!

Думаю, что Анна Андреевна права и неправа. Права, потому что сюжетные (уточним: беллетристические, для пересказа) стихи – это не стихи, а неправда. Потому что у Самойлова сюжет – это мираж, метафора. Представь себе: встретились однажды Пушкин с Пестелем (а за окошком Анна пела), ну они о том-то говорили, а сами о том-то думали, а потом распрощались. Это ж не Самойлов – значит, это и не был сюжет. Как и случившееся в России с маленьким цензором тоже. А вот про Нюрку из «Братской крепости» можно сколько угодно рассказывать – пожалуйста, хоть со слезой, если угодно. Правильно я говорю? Немудро, но правильно, верно? Обиходно – но так мне кажется.

И еще «доброе, старое время». Там, кроме приставов и зуботычин (а это существенно – по чести говорю!), и пошлости хватало – в самом неожиданном месте. Ведь уживались в одном творчестве «Шестое чувство» и «Жираф». «Изысканный жираф!» – это что-то отталкивающее, гомосексуальное, в некотором роде, тоже, если угодно, притворство, литературный маскарад вместо личности.

Вот у Пушкина не было вранья никогда – поэтому было и что-то плохое, неловкое, досадное – но уж не пошлое, никогда.

Так вот: писал я тебе, писал – и ничего не написал. В следующий раз, только ты мне представь возможность ответить.

Целую тебя и кланяюсь твоему семейству.

Илья.

Юлию Киму

7.11.71

Юлик!