Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

2. Теперь послушай то, что важнее всего. Квинт был со мной много дней подряд и, если бы я пожелал, он был бы даже дольше; но, сколько бы он ни был, трудно поверить, какое удовольствие он доставил мне во всех отношениях и более всего в том, в каком он менее всего удовлетворял меня; ведь он так весь переменился — благодаря и некоторым моим сочинениям, которые были у меня под рукой[5197], и настойчивости уговоров и наставлениям, — что будет относиться к государственным делам так, как мы хотим. После того как он не только заверил, но и убедил меня в этом, он долго и настоятельно говорил со мной о том, чтобы я поручился тебе, что он будет достоин и тебя и меня; что он не просит, чтобы ты тотчас же поверил, но чтобы ты полюбил его тогда, когда сам поймешь. Если бы он не внушил мне доверия и я не считал бы, что то, о чем я говорю, будет надежным, я не сделал бы того, о чем я намерен сказать: ведь я повел юношу к Бруту. То, о чем я пишу тебе, получило у него такое одобрение, что он сам поверил, не захотел взять меня поручителем и, хваля его, весьма по-дружески упомянул о тебе; отпустил, обняв и поцеловав. Поэтому, хотя и больше оснований к тому, чтобы я тебя поздравил, нежели чтобы я тебя попросил, тем не менее я также прошу, — если ранее, вследствие нестойкости, свойственной возрасту, он совершал кое-что, как казалось, с меньшей твердостью, считай, что он это отбросил, и поверь мне, что твой авторитет принесет многое или, лучше, очень многое для укрепления его решения.

3. Хотя я и часто бросал намек Бруту насчет совместного плавания, он, казалось, подхватил не совсем так, как я думал. Я полагал, что он несколько расстроен, и он, клянусь, был, — и более всего из-за игр. Но когда я возвратился в усадьбу, Гней Лукцей, который проводит с Брутом много времени, рассказал мне, что тот очень медлит, не отступая, но выжидая, не будет ли, быть может, какого-либо случая. Поэтому я колеблюсь, не направиться ли мне в Венусию и не ожидать ли там известий о легионах[5198]; если они не прибудут, как кое-кто полагает, то — в Гидрунт; если ни один путь[5199] не будет безопасным, возвращусь сюда же. Ты считаешь, что я шучу. Пусть умру я, если меня, помимо тебя, кто-либо удерживает…[5200] В самом деле, осмотрись, но до того, как я покраснею.

4. О дни, определенные Лепидом при птицегадании великолепно и в соответствии с планом моего возвращения! В твоем письме важное побуждение к отъезду. О, если бы я тебя там! Но — как ты сочтешь полезным.

5. Жду письма от Непота[5201]. Он жаждет моих сочинений, раз те, которыми я более всего горжусь, он не считает заслуживающими прочтения. И ты говоришь «после… великого»[5202]? Нет, ты великий, а он бессмертный. Не имеется никакого сборника моих писем, но у Тирона есть приблизительно семьдесят писем, и некоторые следует взять у тебя; мне нужно их пересмотреть и исправить; только после этого они будут изданы.

DCCLXXI. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XVI, 4]

Путеольская усадьба, 10 июля 44 г.

1. Как я сообщил тебе вчера или, пожалуй, сегодня (ведь Квинт говорил, что приедет на другой день[5203]), на Несиду я прибыл за семь дней до ид. Там Брут. Как он огорчился из-за «июльских нон»![5204]  Он чрезвычайно расстроен. И вот он говорил, что напишет, чтобы тот бой с дикими зверями, который должен состояться после игр в честь Аполлона, назначили на день «за два дня до квинтильских ид». Тем временем прибыл Либон[5205]; он сообщил, что вольноотпущенник Помпея Филон и его собственный вольноотпущенник Гилар прибыли от Секста[5206] с письмом к консулам «или они под каким-либо другим именем»[5207]. Копию его он нам прочитал — каково будет наше мнение. Кое-что — не так, как говорят; впрочем и достаточно веско и не оскорбительно. Но только, так как было лишь «консулам», то было признано нужным добавить «преторам, народным трибунам, сенату», чтобы те не отказались выставить для обозрения письмо, присланное лично им.

2. Секст же, как извещают, с одним только легионом был в Карфагене[5208], и ему в тот самый день, когда он взял город Барею[5209], было прислано известие о Цезаре; после взятия города была необычайная радость и перемена настроения и стечение людей со всех сторон; но он возвратился к шести легионам, которые он оставил в Дальней[5210]. Но самому Либону он написал, что для него все это — ничто, если ему нельзя в свой дом[5211]. Итог требований — роспуск всех войск, где бы они ни были. Вот, пожалуй, всё о Сексте.

3. Разузнавая отовсюду о бутротцах, ничего не выяснил: одни — что искавшие земли перерезаны; другие — что Планк[5212], получив деньги, покинув тех, сбежал. Поэтому вижу, что не буду знать, в чем дело, если немедленно не получу письма.