Письма к друзьям

[Арль, первая половина октября 1888]

Почти одновременно с тем, как я отправил свои этюды, пришла посылка от тебя и Гогена. Я очень приободрился: вид ваших лиц отогрел мое сердце.

Знаешь, я очень люблю твой портрет. Впрочем, как тебе известно, я люблю все, что ты делаешь, и, быть может, так, как никто еще не любил твои работы.

Настоятельно советую тебе работать над портретами, делай их как можно больше и не отступай. Нам еще придется завоевывать публику портретом: будущее, по-моему, принадлежит ему. А покамест поменьше гипотез, чтобы не сбиться с правильного пути.

Раз уж я начал тебя благодарить, благодарю заодно и за собрание набросков под общим названием «В публичном доме». Браво! Моющаяся женщина и та, которая говорит: «Никто не умеет раздразнить мужчину лучше меня», – на мой взгляд, самые удачные; остальные слишком гримасничают, а главное, они слишком расплывчаты, недостаточно в теле, недостаточно крепко скроены. Но неважно – это уже что-то интересное и совсем новое. «В публичном доме»! Да, именно это следует делать. И уверяю тебя, что почти завидую твоей удаче, – ведь ты ходишь туда в военной форме, от которой все эти милые бабенки без ума.

Стихи в конце действительно хороши и крепче держатся на ногах, чем некоторые фигуры. То, что ты хотел сказать и, как тебе кажется, сказал, ты говоришь хорошо и звучно.

Напиши мне, когда будешь в Париже. Я тебе уже тысячу раз писал, что мое «Ночное кафе» – не публичный дом; это кафе, где ночные бродяги перестают быть ночными бродягами, потому что плюхаются там за стол и проводят за ним всю ночь. Лишь изредка проститутка приводит туда своего клиента. Впрочем, зайдя туда однажды ночью, я застал там любопытную группу – сутенера и проститутку, мирившихся после ссоры. Женщина притворялась безразличной и надменной, мужчина был ласков. Я принялся писать их для тебя по памяти на маленьком холсте в 4* или 6*. Если ты скоро уедешь, я тебе его отправлю в Париж; если останешься, сообщи, и я пришлю его в Понт-Авен: он еще недостаточно просох, и я не мог вложить его в эту посылку. Я не хочу подписывать этот этюд, так как никогда не работаю по памяти. Там будут краски, которые тебе понравятся, но, повторяю снова, я сделал для тебя этюд, которого предпочел бы не делать.

Несмотря на верный колорит, я безжалостно уничтожил два значительных полотна: «Христос с ангелом в саду Гефсиманском» и другое, изображающее поэта и звездное небо, потому что форма не была предварительно изучена по модели, необходимой в данном случае. Если этюд, который я тебе посылаю в обмен, даже тебя не устроит, ты все-таки присмотрись к нему получше. Я чертовски намучился, делая его во время выматывающего душу мистраля (так же как этюд в красном и зеленом). Что ж, несмотря на то что он написан не так, как «Старая мельница», он более интимен и тонок. Ты видишь, все это совсем не импрессионизм – тем хуже для импрессионизма. Я делаю то, что делаю, самозабвенно отдаваясь натуре и ни о чем не задумываясь. Само собой разумеется, если в этой посылке ты предпочтешь этюду «Разгрузка барж» какой-нибудь другой, возьми его себе и сотри мое посвящение с первого, если его захочет взять кто-то из посторонних. Но я думаю, этот тебе подойдет, если ты получше к нему присмотришься.

Если Лаваль, Море или кто другой [17] захотят со мной меняться – превосходно! Я же буду больше всего удовлетворен, если они согласятся сделать для меня свои портреты.

Знаешь, Бернар, мне все кажется, что, если я захочу делать этюды в публичном доме, мне понадобится больше денег, чем у меня есть. Я не молод и слишком мало уже интересую женщин, чтобы они позировали мне даром. А работать без модели я не могу. Я не отрицаю, что решительно пренебрегаю натурой, когда перерабатываю этюд в картину, организую краски, преувеличиваю или упрощаю, но, как только дело доходит до форм, я боюсь отойти от действительности, боюсь быть неточным. Возможно, позднее, еще через десяток лет, все изменится; но, честно говоря, меня так интересует действительное, реальное, существующее, что у меня слишком мало желания и смелости, чтобы искать идеал, являющийся результатом моих абстрактных исследований. Другие, видимо, лучше разбираются в абстрактных исследованиях, нежели я; в сущности, тебя можно отнести к таким людям. Гогена тоже и, возможно, меня, когда я постарею. А пока что я безостановочно поглощаю натуру. Я преувеличиваю, иногда изменяю мотив, но все-таки не выдумываю всю картину целиком: напротив, я нахожу ее уже готовой в самой природе. Весь вопрос в том, как выудить ее оттуда.