Письма к друзьям

[Арль, конец сентября 1888]

На этот раз, за маленький набросок двух бретонских девочек в твоем письме, ты заслуживаешь куда больших похвал, чем за шесть других, так как этот маленький набросок отличается изумительной стильностью. Я со своими набросками запоздал, так как в эти чудесные дни был целиком поглощен работой над квадратными полотнами размером в 30*, которыми собираюсь украсить дом и которые основательно меня выматывают.

Ты уже, наверно, получил мое письмо, где изложены веские причины, на основании которых я советую тебе попытаться убедить отца (в случае если он согласится оплатить твою поездку в Арль) дать тебе немножко больше свободы по части кошелька.

Полагаю, что ты возместишь ему издержки своей работой и, таким образом, сможешь подольше побыть с Гогеном, а уезжая на военную службу, отправишься в хороший творческий поход. Будь у твоего отца сын, умеющий находить золотые самородки на мостовой и тротуарах, твой родитель, конечно, не оставил бы такой талант без внимания. Но ведь ты, на мой взгляд, обладаешь совершенно равноценной способностью.

Как он ни сожалел бы, вероятно, что это золото нельзя превратить в сверкающие луидоры, он все-таки мог бы составить из таких самородков коллекцию и продать ее за очень приличную цену.

Вот пусть он и сделает то же самое с твоими картинами и рисунками, которые так же редко встречаются в продаже и так же дороги, как драгоценные камни и металлы.

Это именно так.

Сделать картину так же трудно, как найти крупный или мелкий бриллиант. Правда, ценность золотого луидора или хорошей жемчужины признают все, в картинах же видят ценность лишь немногие. Тем не менее такие люди существуют.

Во всяком случае, не остается ничего лучшего, как терпеливо ждать, даже если придется ждать очень долго.

Подумай, со своей стороны, о том, что я тебе сообщил относительно здешних цен и очень ли тебе хочется поселиться в Арле с Гогеном и со мной. Убеди отца, что, имея чуть больше денег, ты будешь делать гораздо лучшие картины.

Мысль о создании чего-то вроде франкмасонского братства художников мне очень не по душе. Я глубоко презираю всякие уставы, регламенты и т. п. Наконец, я ищу вовсе не догм, которые ничего не упорядочивают и порождают лишь нескончаемые споры. Они – признак упадка. Итак, если сообщество художников существует пока лишь в форме широкого, но расплывчатого замысла, дадим событиям спокойно идти своим ходом.

Будет гораздо лучше, если все образуется само собой: чем больше говорится, тем меньше делается. Если хочешь помочь общему делу, тебе нужно лишь продолжать работать с Гогеном и со мной.

Дело на мази, и говорить о нем больше не стоит. Если оно удастся, то удастся без долгих переговоров, в результате спокойных и обдуманных действий.

Что касается обмена работами, то именно потому, что в письмах я часто встречаю имена Лаваля, Море́ и других молодых, я бы очень хотел познакомиться с ними поближе.

Но у меня нет пяти уже просохших этюдов, и мне придется добавить по крайней мере два наброска с более серьезных картин: мой автопортрет и пейзаж со злобно разбушевавшимся мистралем.

Затем у меня будет этюд садика с многокрасочными цветами, этюд серого пропыленного чертополоха, затем натюрморт – старые крестьянские башмаки и, в заключение, небольшой пейзаж – просто так, безделица, кусок пространства, и все. Так вот, если эти этюды не понравятся и тот или иной художник предпочтет воздержаться от обмена, пускай оставят только те, что придутся по вкусу, а остальные вышлют обратно вместе со своими, которые отправят в обмен. Торопиться нам некуда, а при обмене для обеих сторон лучше давать только хорошее.

Я прибавлю пейзаж «Разгрузка барж», если он завтра успеет просохнуть на солнце и его можно будет скатать; он одновременно и проект и этюд картины с более зрелым замыслом.

Пока я еще не могу послать повторения «Ночного кафе», потому что даже не брался за него, хотя с большим удовольствием сделаю его для тебя. Снова повторяю: для обеих сторон лучше обмениваться хорошими вещами, чем делать их наспех.

Кто этот господин художник в твоем письме, который так смахивает на меня, я или кто-то другой? [16] Судя по лицу, вероятно, я, но, во-первых, я не выпускаю изо рта трубку, а кроме того, испытываю невыразимый ужас при одной мысли о сидении на вершине отвесной скалы, над морем, так как страдаю головокружением. Итак, если этот портрет – мой, я протестую против вышеупомянутых неправдоподобностей!

Я весь поглощен убранством дома и смею думать, что оно придется тебе по вкусу, хотя, конечно, очень отличается от того, что делаешь ты. Но в свое время ты мне тоже говорил о картинах, которые будут изображать: одна – цветы, другая – деревья, третья – поля. Так вот, и у меня сделан «Сад поэта» (два холста). В наброске с маленького этюда маслом, который уже находится у моего брата, ты увидишь первоначальный замысел. Затем у меня будут «Звездная ночь», «Виноградник», «Нивы» и вид дома, который можно бы назвать «Улицей». Таким образом, у меня непроизвольно получилось нечто вроде серии.

Очень, очень бы мне интересно посмотреть твои понтавенские этюды. Но раз дело идет о тебе, пришли мне лучше что-нибудь более отработанное. Впрочем, все это еще устроится: я так люблю твой талант, что хотел бы понемногу собрать небольшую коллекцию твоих работ.

Меня уже давно волнует вопрос об обмене работами, который так часто практиковали японские художники. Это доказывает, что они любили и поддерживали друг друга и что между ними царило согласие. Их взаимоотношения, видимо, – и это совершенно естественно – были братскими; они не жили интригами. Чем больше мы будем подражать им в этом отношении, тем лучше для нас. Похоже также, что японцы зарабатывали очень мало и жили как простые рабочие. У меня есть репродукция, изданная Бингом: «Травинка». Что за образец добросовестности! Как-нибудь я тебе ее покажу. [Б 18]