Письма к незнакомке

Она ответила, что о женитьбе и речи нет,— никто о ней и не помышляет,— но раз уж я вскружил голову бедной девочке, мой христианский долг привести ее в чувство. Хорошенькое порученьице! Меж тем г-жа Л<емер> показала мне три или четыре письма вышеупомянутой девицы, которую я назову Ж.; письма эти растопили бы даже Ваше сердце при всей Вашей свирепости. Вообразите всю меру сумасбродства и экзальтированности романтической головки, обладательница которой живет в провинции и представляет себе меня героем, прекрасноликим, как само солнце, и обладающим всеми мыслимыми достоинствами. Однако набор подобных глупостей не помешал мне распознать за ними существо, чувствующее столь тонко и так красиво выражающее свои чувства, что я то усмехался, то таял, словно воск. Вслед за письмами дочки появились письма матушки г-же Л<емер>, и они оказались ничуть не менее любопытны. Сдается мне, что Ж. вертит своею матушкой, как хочет, а потому матрона увлечена моей персоною почти в той же мере, как и дочь. Матушка желала знать, приеду ли я в Булонь, где они живут, и соглашусь ли встретиться с ее дочерью, выяснив, что она подписывалась чужим именем. Она писала, что Ж. во всем поступает по-своему и в целом мире один только я мог бы заставить ее слушаться. Прочитавши все письма, я принял вид чрезвычайно серьезный и изрек, что если вышеназванная молодая особа столь мною увлечена, я, думается, не должен с нею встречаться, ибо это может лишь подогреть чувство, заранее обреченное. Однако я сумел так повести дело, что после долгих уговоров все же согласился с нею встретиться. И без труда сделал вид, будто меня против воли побуждают поступить так, к к на самом деле мне безумно хотелось.

В Булони я послал рассыльного с письмом по названному адресу, извещая о своем приезде и прося встретиться с глазу на глаз. Ответ разобрать было почти невозможно, но на все мои условия соглашались. Битый час потратил я, завязывая свой лучший галстук, после чего, сгорая от любопытства, отправился в путь. Да, я забыл упомянуть, что Лагл<андьер> внушил мне мысль о возможной западне, и я одолжил у него трость со спрятанной внутри шпагой. Итак, вхожу я в солидный с виду дом, и горничная проводит меня в небольшую комнату, где в противоположном от камина углу, возле единственной зажженной свечи сидит женщина, лица которой я не могу разобрать. Когда я вошел, она резко поднялась, будто ее вытолкнула пружина, и тотчас снова опустилась в кресла, прикрыв платком лицо, Я протянул руку, она подала мне свою, и я сел. Свеча, заметьте, поставлена была таким образом, что хорошо освещала меня, тогда как мне виден был лишь силуэт Ж., сидевшей к ней спиною.

Мы принялись беседовать; голос у нее оказался весьма приятный. Говорили мы о тысяче разных разностей. Она показалась мне несколько, быть может, робкою, но не лишенной остроумия. По истечении четверти часа я попросил ее поставить свечу между нами. Она отказалась под тем предлогом, что не посмеет тогда говорить со мною, но еще через четверть часа наконец согласилась.

И тут я увидел очень красивую молодую особу лет двадцати, смуглую, с прекрасными черными, совсем как у Тренч³, глазами, восхитительными бровями, темными волосами и т. д. Добавьте к тому пвелест-ной формы ножку, величиною с мизинец, обутую в черную шелковую туфельку. Я тотчас сделался вдвое любезнее. Оба мы склонились к свече, и она выставила вперед ножку так, что из-под платья показалось пленительное ее продолжение, «Я так давно не видел красивых ножек, что теперь без устали любуюсь вашею»,— сказал я. «Вы в самом деле находите, что она хороша?» — спросила Ж., вытянув ко мне ножку с таким наивным кокетством, что я почувствовал, как брюки вдруг сделались мне тесны. Я взял ножку и, продолжая беседовать о высоких материях, толкаемый не знаю каким бесом, приблизил ее к губам и нежнейшим манером поцеловал. Само собою разумеется, ножка при том была поднята на значительное расстояние от пола, вследствие чего явственно стала видна и другая ножка. Она оказалась обтянутой прозрачным черным шелковым чулком — не стоит и пытаться описать Вам это зрелище. Ни один голландец, раненный в живот осколком пэксановой бомбы⁴, не претерпевал таких страданий, как несчастная Ж. Она выдернула ножку из моих рук и, опустив голову на грудь, вспыхнула до корней волос. Только тигр не оставил бы ее в покое. А я, как известно, отнюдь не тигр. Мы принялись говорить о других вещах, и после двухчасовой, весьма целомудренной, хотя и не лишенной известной нежности беседы, я откланялся. Через несколько месяцев она должна приехать в Париж, и вот тогда добродетель моя подвергнется величайшим испытаниям. Теперь письма от Ж. приходят столь часто, что и я начинаю влюбляться. Однако ж, как Вы догадываетесь, даю ей множество благих советов <...>

11

ГОСПОЖЕ ЛЕМЕР

11 июня 1883.

Сударыня,