Письма к Олафу Броку. 1916–1923

Должен закончить письмо новою просьбою: я не знал, что до ноября месяца должен был сообщить [неразб. – ред.], что уехал из Христиании. Ввиду этого они считают меня своим членом и на нынешний год. Можете Вы быть столь любезны и через одного из милых своих сыновей уплатить мой взнос за 1918 г. и сообщить им, что уже более членом общества не могу числиться. Большое спасибо и простите.

25 7 III 1918 Стокгольм

Дорогой Друг,

Спасибо за доброе, ласковое письмо от 19 сего месяца и за участие в судьбе семьи Геровского. О себе и не говорю! Вы меня совершенно спасли!

Вместе с Вульфсб.[157] приходил ко мне и Животовский[158] (очень мне не нравится – это строго между нами – человек самой низкой нравственности, темными путями за нынешнюю войну сделавшийся миллионером; Last not least: двоюродный брат Троцкого (!), при участии и помощи коего вывез большую часть своего состояния сюда – но бранит большевиков). Он предложил мне очень любезно от имени всех Вас место Д-ра (директора) у Вас. Я с благодарностью принял, но просил считать меня на службе у Вас только с той минуты, когда возможно будет делать дела с Россией. Лично я хотел немедленно удрать к Вам – спокойно учиться работать в [неразб. – ред.], но Чупров[159] и некоторые другие русские сочли, что я не имею права сдавать пост и оставлять здешних русских под покровительством одного большевистского «посланника»[160]. В этом духе мне телеграфировал и наш Поверенный в Делах в Лондоне[161], предложивший мне испросить у англичан ссуду на прожитие. Я отказался принять помощь от англичан, не имея возможности судить о том, в каком направлении пойдет внешняя политика tyskvenlig[162] будущих заправил несчастной моей родины, и, не желая связывать ни ее, ни себя. Но при таких условиях решил доживать здесь свои крохи, а после бежать к Вам.

В нравственном отношении для меня будет «спасением», «возрождением» сделаться вновь частным человеком и не нести более ярма представительства чего-то, к сожалению, ныне не существующего.

Относительно имения сестры – тут немного подвел меня и Prebensen[163], и милый наш Poppe. Адвокат сестры, ведущий это дело, никак не мог свидеться с ними. А дело интересное. 26.000 десятин леса в Минской губернии. До войны они оценивали его в 5.000.000 руб. Моя часть в доле небольшая – около 300.000 руб. Остальное принадлежит сестре, причем, у нее имеются и долги. Когда Вульф.[сберг] поедет в Петроград, он, конечно, сможет устроить все дело к общему нашему удовлетворению. Спасибо еще и еще. В эту минуту принесли мне Вашу открытку о помещении для Корфа. Просто совестно, что так злоупотребляем Вашей добротою!

События в России ужасны! Нельзя и предвидеть, как и где разруха остановится. Утешения, или, скорее, забытия кошмара хотелось бы найти у Вас. Когда Господь сподобит это сделать? 14 сего месяца я еще не могу выступать у Вас, не стряхнув предварительно оков представительства России здесь. Думаю, однако, что затяжным процесс не может быть, а тогда я немедленно буду проситься в фирму.

Относительно А.[лександрова][164]. Он был у меня. Он начал извиняться, но я немедленно остановил его, прося не касаться личных отношений, не представляющих никакого интереса, и просил перейти к делу. Он развил мне тогда свой план сближения шведов с русскими, сказал, что многие профессора желают со мною познакомиться и пр. Я обещал ему все, что Вы желали бы, как только порядок восстановится в России, и положение мое вновь сделается нормальным. На этом мы расстались. Верным, т. е. вполне беспристрастным людям я поручил произвести расследование, результат коего я Вам незамедлительно сообщу.

В Аландском вопросе[165] немцы показали себя во всей красе. Это выполнение давно намеченного плана (помните финский «Jagerbatalliones»?) захвата Петрограда. Шведы держали себя вполне корректно. Не посылать «мирной», гуманитарной экспедиции на острова они не могли, не рискуя вызвать осложнения у себя внутри страны. О финнах и говорить не стоит. Каково было их поведение в отношении Временного правительства, давшего им все то, о чем они мечтали? Гнусная вещь – политика. Думаю, что одно лишь сельское хозяйство, наука да искусство – ценности, которые дают возможность работать, не теряя лица и совести. На сем обнимаю Вас и детей. Целую ручки дорогой Нины Ивановны.

Весь Ваш

Гулькевич

Я все любуюсь красными цветочками.

26 23/10 III 1918 Стокгольм

Дорогой Друг,