Письма к Олафу Броку. 1916–1923

2) Низко кланяюсь дорогой Нине Ивановне за ее столь чуткое определение трудности моего положения в Христиании, если бы следуя призыву [неразб. имя – ред.] и милого Poppe[181] я поспешил бы прибыть туда основания дела на базе. Она и в этом случае, как всегда, совершенно права. То, что случилось, вероятно, к лучшему, хотя больно было отрешиться от надежды возвращения в дорогое мне гнездо. По некоторым непроверенным еще приметам, не исключена возможность, что в последнюю минуту предпочли [неразб. – ред.] или нашли выгоднее дело перевести в английские руки, минуя норвежские. Положительных данных на этот счет у меня покамест нет однако.

3) Обмен селитры на сахар едва ли представится особенно заманчивым Украине. Ведь в черноземных почвах ощущается главным образом недостаток калия и фосфорной кислоты. Азота покамест в них достаточно.

Пишу Вам еще по двум делам:

4) одно – обычная просьба. В Стокгольме сел на мель капитан дальнего плавания Anatole Federman (русский). Он служил сперва в Добровольном флоте[182], а засим во время войны командовал по очереди двумя транспортами, потопленными немцами. Нельзя ли ему поступить в Норвежский торговый флот, хотя бы ? Человек хотел бы зарабатывать свой хлеб, не гнушаясь никакой работой. Если Вам возможно помочь Федерману, сделайте это, пожалуйста! Шведы не пускают в свой флот иностранцев.

5) Считаю долгом предупредить Вас, что в следующую пятницу (14/1 июня) утром прибудет «очаровательный» серб Ракич (известный будто бы поэт)[183]. Он был здесь поверенным в делах и ныне переведен 1-м секретарем в Лондон. Едет он с очень милою женою. Я дал им Ваш адрес и очень желал бы, чтобы Вы виделись и… подружились. Они пробудут в Христиании лишь до субботы утра и проследуют далее. Где они остановятся, не знаю. Посоветую им Victoria hotel: это дешевле и чище, нежели Grand.

Что Вам сказать еще? Об общем положении не хочется говорить – и больно, и столь малоизвестно то, что происходит в России! В Витебской губернии, занятой немцами, тишь и благодать. Крестьяне мирно работают, и помещики, высидевшие тяжелые время в своих гнездах, спасли их.

Нежно обнимаю Вас и детей. Целую ручки дорогой Нине Ивановне.

Ваш Гулькевич

Дней через десять отправится к Вам и Чупров[184]. Александр Александрович обещал мне, что если не застанет Вас в Христиании, то разыщет Вас Nykirke.

32 22/9 VI 1918

Дорогой мой,

Очень и очень рад, что Ракичи[185] понравились Вам. Они гораздо ближе моему сердцу, нежели Голак-Антич. Они проще, естественнее и прямее. Большое спасибо за открытку подписанную Вами, Холмсенами[186] и ими.

Простите за брошь! Сохраните ее до осени. Она принадлежит моей двоюродной сестре. Муж ее правый. Он подавил революцию в 1905 г. во главе Семеновского полка. Политически он мой враг, но им кроме вас никто помочь не может. Осенью, быть может, вы не откажетесь выручить их, как выручили и спасли Б.[187]? Еще раз прошу извинить.

За Федермана бесконечное спасибо. Его страшно жаль. Он готов наложить руки на себя. Прошение при сем прилагаю.

Обнимаю Вас и детей и целую ручки дорогой Нины Ивановны.

Всем сердцем Ваш

Гулькевич

33 16 VII 1918 Djursholm [188] pr Stockholm. Framnautriken Villa Furugård

Дорогой Друг,

Только что получил Ваше доброе письмо о Федермане. Пишу немедленно Американскому посланнику[189], не знаю, с каким успехом. Во всяком случае, большое, большое Вам спасибо за все добро, которое Вы творите в пользу бедных моих соотечественников.

Получил одновременно письмо Ваше о телеграфном счете. Пишу также и в Centralbanken[190]. Ведь я им уже писал не раз в том же самом духе. Удивляюсь и печалюсь, что они до сих пор не уважили моей просьбы. Не решаюсь, однако, обещать им, что в случае неуплаты Агентством[191] я уплачу им. Вы знаете мою финансовую необеспеченность в будущем, и я не хотел взять на себя обязательство, которое не был бы в состоянии выполнить. Я уверен, зная Вас, что вы одобрите мою осторожность.

Обедал у меня вчера Михаил Иванович Ростовцев[192] и жена его. Милые интеллигентные, безусловно, культурные люди. Заглазно любят Вас. Они уезжают на две недели на Göta-Canal[193]. За сим вернутся сюда и тогда уже решат куда поехать: колеблются между Христианией, Копенгагеном и… Лондоном. Не знаю, кто перетянет.

Ужасно радуюсь тому, что Вы наслаждаетесь деревнею. Я немного подражаю Вам. Здесь действительно лучше живется, нежели в городе: дышится легче и счастье, выражающееся в возможности быть один. Здесь лето очень не теплое, но на даче и холода не чувствуется.

Нежно обнимаю Вас и деток. Целую ручки благодетельницы Нины Ивановны и бесконечно благодарю Вас.

Всем сердцем Ваш

Гулькевич

34 2 IX / 20 VIII 1918

Дорогой Друг,