Письма к отцу

Я окончила Литинститут (это институт для писателей, какая нелепость – институт для писателей, ты вообще мог представить, кем станет твоя дочь?) – и перестала писать. Я хотела найти слова, хотела отыскать нужную интонацию, хотела найти свой стиль, хотела, наконец, исписаться, чтобы начать настоящую книгу, великую, талантливую, почти гениальную, где не будет никаких отцов, кроме, возможно, Господа Бога (его будет играть какой-нибудь юродивый, сумасшедший, как у Платонова в «Чевенгуре», или то был «Котлован», ты не помнишь?) или Отца народов, что, в сущности, одно и то же (тебе ли не знать, мой милый папа). Но у меня ничего не вышло. Я не смогла перестать писать тебе, продолжать говорить о тебе, носить твою фамилию (я не буду менять ее, даже если выйду замуж, мне она дорога), таскать на теле татуировку с твоими инициалами (у меня пять татуировок, каждая посвящена важному событию, или подчеркивает непростое решение в моей жизни, или разделяет со мной счастливые моменты, или служит моим lieu de mémoire). Твои инициалы (меня всегда поражало, что твое имя и отчество одинаковые, то, что твоего отца звали так, как и тебя, а то, что мою мать – твою последнюю жену – зовут как меня, – не удивляло никогда) похожи на зигзаг, они и нарисованы на моей груди зигзагом – потайное место, скрытое от посторонних глаз (я давно перестала менять сексуальных партнеров, я моногамна, я в отношениях, я вряд ли доверю многим этот еле заметный зигзаг).

Я вернулась к писательству в этом году. Объявили конкурс для молодых авторов. Впервые в жизни решила поучаствовать. Из написанного в порыве вдохновения у меня были только письма к тебе. Я добавила еще пару сочиненных наспех рассказов и прошла по конкурсу, оказалась на писательском семинаре. Там обсуждали произведения участников. Дошли до писем к тебе. Говорили, что теракты – это страшно, что у меня есть свой стиль, что со мной – пишущей этим «своим стилем» – хочется познакомиться. Представляешь, папа, девушка так и сказала: «Когда я читала, ловила себя на мысли, что очень хочу познакомиться с автором». Мне было приятно – еще никто не хотел со мной познакомиться, прочитав мои письма к тебе. Возможно, потому что я их никому никогда не показывала.

«Мне нравится то, как героиня принимает отца, несмотря ни на что, а ведь он – как это модно сейчас говорить – абьюзер».

Как обухом – абьюзер.

Я знала, что ты не идеален, что нельзя тебя возвышать, особенно нельзя возвышать так наивно, как я делала это раньше, когда не занималась работой горя, когда не умела проживать утраты. Но я не знала, что можно приехать на писательский семинар, показать самое дорогое, что у меня есть, и узнать, что твой отец покажется кому-то абьюзером.

«Она принимает отца с христианским милосердием, она, кажется, как и многие современные люди, не очень верующая с точки зрения рациональности, но верующая в духовном плане – не завидует, не обижается, не превозносит».

Смешно – ты отец-атеист, отец-абьюзер, отец-тиран, отец-коммунист, отец – железная рука, отец-угроза, отец-равнодушие, отец-отрешенность. Я – повзрослевшая, играющая чужую роль – дочь-нежность, дочь-милосердие, дочь-сердце, дочь-одиночка, дочь-бедняжка, дочь-любовь.

Конечно, это не мы с тобой, папа, это такими нас прочли. А прочли, потому что я такими нас написала. Раньше ты управлял моей жизнью – кружками, на которые я ходила, уравнениями, которые я решала (ладно, ладно, пыталась решить), стихотворениями, которые я учила, людьми, за столом с которыми я сидела. Теперь я управляю твоим образом. Ты будешь таким, каким мне хочется, чтобы ты был, я леплю тебя из теплого, размякшего в руках, пластилина, за окнами – дождливый сентябрь, я одна в полутемной комнате, лежу в кровати с ноутбуком, скоро рассветет, сна ни в одном глазу, мне завтра на работу, мое настоящее хитро сплетается с прошлым, я присутствую в разных измерениях, возможно, мне завтра не на работу, а в школу, возможно, я засыпаю по ночам не с парнем, а с тобой, возможно, ни тебя, ни меня, нас не существует и не существовало никогда.

Ноябрь – декабрь 2022 года. Тебе – в пустоту