Письма к отцу

«Такого сильного наплыва чувств, столь противоречивых и столь сильных, я не испытывала ни раньше, ни после. Когда в Колонном зале я стояла почти все дни… Я еще не знала и не осознавала – какое, в чем оно выразится, но я понимала, что это – освобождение для всех и для меня тоже от какого-то гнета, давившего все души, сердца и ума единой, общей глыбой», – пишет Светлана Аллилуева в одном из двадцати писем к другу. Пишет после смерти отца, после крещения в православной церкви («Эта первая попытка писать была для меня самой как исповедь… в моих ушах звучали слова священника, крестившего меня: "Ты своего отца не суди, Суд Высший уже свершился над ним: при жизни он слишком высоко вознесся, а теперь от славы его ничего не осталось. Господь выравнивает и исправляет ложное. А тебе – нельзя, ты – дочь"»). Пишет в тридцать семь лет, чуть больше месяца. Адресует письма Федору Федоровичу Волькенштейну, тому самому «другу» – доктору физико-математических наук, сыну поэтессы Наталии Крандиевской и известного в дореволюционной Москве адвоката Федора Волькенштейна. Его отчим – Алексей Толстой. Она не знает, что ее книга станет сенсацией, что страницы, описывающие смерть Сталина, будут цитироваться по поводу и без, «сталинисты» напишут тонны толстых книг, ссылаясь на эту брошюрку, а фраза, которая врезалась ей в память: «Хрусталев, машину!» – превратится в название художественного фильма.

Но она понимает, что в Советском Союзе рукопись лучше никому не показывать. Они «расправились» с Пастернаком за «Доктора Живаго», они обыскивали квартиру Василия Гроссмана и конфисковали роман «Жизнь и судьба», они арестовали Иосифа Бродского. В 1963 году Светлана Аллилуева пишет «в стол», пишет «письма» – «другу».

Сталин умер в 1953 году. В 1954-м Светлана Аллилуева защитила диссертацию на степень кандидата филологических наук и трудоустроилась в ИМЛИ, в сектор советской литературы. Ее сослуживцем был Андрей Синявский. У нее отобрали пропуск в Кремль. В 1955 году она обратилась с просьбой к Булганину отдать ей ту часть семейной библиотеки, которую собирала ее мама. Ей отказали.

В 1956 году состоялся Двадцатый съезд КПСС. В последний день съезда на закрытом утреннем заседании был прочитан доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях». Политбюро поручило подготовить Светлану, с Микояном ей прислали копию доклада. Она читала доклад – Политбюро боялось гнева и истерики – и понимала: все, что в нем написано, – правда. Она знала это, чувствовала. Она не хотела в это верить, но не верить – не могла.

«Товарищи!

‹…› Сам факт, что мы ставим на рассмотрение во всех их разветвлениях основные проблемы преодоления культа личности, чуждого марксизму-ленинизму, так же как и вопрос о ликвидации его тяжелых последствий, – является доказательством великой моральной и политической силы нашей партии.

(Бурные аплодисменты.)»

В Советском Союзе началась оттепель. Светлана Аллилуева не кричала, не плакала, не спорила. «К сожалению, все это очень похоже на правду», – сказала она Микояну и его жене, Ашкен Лазаревне, людям, которых знала с детства. А Хрущев был однокурсником ее матери. Надежда Аллилуева и познакомила его с мужем.

Часть четвертая

Глава первая Телефон

Мама сказала, что любила семидесятые и восьмидесятые за то, что ни у кого не было телефонов – можно было прийти в гости просто так, без спроса. Никто не названивал вечерами по стационарному телефону, неоткуда было узнать страшные новости.

В ту ночь, когда ты умер, у нас был телефон. Мама от него не отходила – звонила родственникам, друзьям, знакомым, не говорила, что у нее умер «муж», а называла твои имя и отчество, приглашала на похороны. Она никогда не звала тебя по имени при чужих – только по имени и отчеству. Листала твою записную книжку – идеальный почерк, безупречная систематизация, – она дисгармонировала с тем хаосом, который случился в нашем доме в момент твоей смерти.

Прощание с тобой проходило во дворе дома, в котором был телефон (после твоей смерти телефон провели и в другой наш дом, я пережила множество счастливых минут в разговорах с подругами и парнями, но ты никогда не говорил по телефону в другом нашем доме). Дом находился на улице Дзержинского. Ты купил его, ты его любил и хотел жить в нем до самой смерти, тогда как мама планировала жить в другом доме, вы не могли выбрать место, которое устраивало бы вас обоих. Мама часто тебе проигрывала – проиграла и в этом. Я не ощущала себя дома ни в одном из ваших мест, я хотела найти что-то иное, хотела отыскать дом в другой, новой реальности, поэтому и сбежала из каждого дома в пятнадцать.