Ее дочь, о которой она мечтала, потому что представляла ее слиянием Наташи Ростовой и Татьяны Лариной, пишет диссертацию, посвященную русской эмиграции, и говорит, что
– Твоя прабабушка Александра потеряла на войне сына. Он пропал без вести. Она все время плакала. И пела песню: «В полях за Вислой сонной лежат в земле сырой Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой. А где-то в людном мире, который год подряд, одни в пустой квартире их матери не спят».
– Так странно: бабушка жила в Вологде, а ее трогала песня о советской интеллигенции, которая уходила на войну из центра столицы, – где Вологда, а где Малая Бронная…
– Ты ничего не понимаешь. Эта песня о горе всех матерей.
Сталин старел. Светлана приезжала к нему редко, потому что с ним было не о чем говорить. Он становился одиноким и нелюдимым. Его не волновало то, что происходит с дочерью, то, о чем она думает. Он вообще, кажется, понятия не имел, что у женщин есть такая функция – размышлять.
Она молчала и слушала его речи. У него были устоявшиеся взгляды абсолютно на все. Догмы. Сталинские премии – социалистическому реализму, Ахматова и Зощенко – предатели, Вавилова – расстрелять, Лысенко – возвысить. Он не терпел возражений, потому что ему никто никогда не возражал.
Кажется, он жил в иллюзии. Кажется, он так долго создавал этот ненастоящий мир, что не мог – как в болото – не угодить в него.
У меня тоже была эта иллюзия. Когда-то я стажировалась в либеральной газете, в отделе культуры. Мне нужно было написать о выставке. Экспозиция находилась в центре «Рабочий и колхозница», в самом помпезном районе Москвы – на ВДНХ. Не только труп Ленина на Красной площади напоминает о семидесяти красных годах, но и каждый квадратный метр Выставки достижений народного хозяйства. Я училась на втором курсе Литературного института, созданного Максимом Горьким в 1934 году для того, чтобы плодить «разрешенных» авторов, пишущих в методе социалистического реализма. Я любила Советский Союз, я его – через маму и отца – понимала.
Я шла на выставку, слушая в наушниках: «…и смотрит с улыбкою Сталин, советский простой человек». Я изучала выставку о «простых советских людях», смотрела на обложки журнала «Огонек», на реалистичные картины советских художников – доярка, месят цемент, рабочий, строительный кран, мужчина в каске, женщина в косынке протягивает кирпич девушке в плотном пальто. Я прониклась выставкой, пришла домой и написала вдохновенное эссе – о чуткости Советского Союза к рабочему классу.
Я принесла эссе редактору. Редактор вздохнула и дала мне несколько научных статей о жертвах репрессий. Я знала об этих жертвах, но тяжело справлялась со стыдом от непрофессионализма – я полюбила то, что было ложью. Они обманули меня, моего отца, мою маму. Я злилась на Советский Союз. И мне до сих пор больно о нем говорить.
Глава седьмая
Светлана Аллилуева разводится. Выходит замуж снова – по настоянию отца. Беременеет вторым ребенком. Девочка – Катя. Беременность протекает трудно, дочь рождается преждевременно. У Светланы – депрессия. У Сталина – второй микроинсульт. Аллилуева не навещает отца, отец не навещает Светлану. Светлана хочет помириться с отцом, когда в роддом к ней никто не приходит (у других – звонки и гости, у нее – никого). Она отправляет гневное послание «отцу народов». Он ей отвечает – самым последним в жизни письмом к ней.
«Здравствуй, Светочка!
Твое письмо получил. Я очень рад, что ты так легко отделалась. ‹…› Откуда ты взяла, что я совсем забросил тебя?! Приснится же такое человеку… Советую не верить снам. Береги себя.
Береги дочку: государству нужны люди, в том числе и преждевременно родившиеся. Потерпи еще, скоро увидимся. Целую мою Светочку.
Светлану вызывают к отцу. На дорожке около дома ее встречают Хрущев и Булганин. Оба – заплаканные. «Идем в дом, там Берия и Маленков тебе все расскажут». Но Светлана поняла без слов.
Три дня она проводит у постели Сталина. В ней сменяются разные чувства – страх, обида, отвращение, боль, сожаление, надежда. Она знает, что после смерти отца наступит освобождение – так говорят и люди верующие, и те, кто к вере не имеют никакого отношения.