Письма к отцу

«Если бы ты интересовалась тем, чем интересуются другие девочки, – куклами, прическами или подружками, ты бы не была моей дочерью, потому что нам бы не о чем было разговаривать», – как-то сказал ты мне. А еще говорил, когда я призналась, что хотела бы стать писательницей, что писательниц не существует, потому что ни одна женщина не сравнится в таланте с мужчиной. Ты считал, что женщине нужно заняться чем-то другим. Я спросила, как ты думаешь, смогла бы я стать женой какого-нибудь писателя. Ты смутился и не знал, что ответить. Чесал переносицу, проводил пальцем по губам. Сменил тему. Мы ехали в автобусе. Замолчали минут на семь. Перед тем как выйти на остановке, которая называлась переулок Коллонтаевский, но все – даже кондукторы – звали ее Старая Почта, потому что рядом с остановкой действительно – лет пятьдесят назад – была почта, откуда отправляли письма: в Москву, за границу или на фронт, ты посмотрел на меня и сказал: «Хорошо, если будешь размышлять между тем, чтобы стать писательницей или женой писателя, выбирай быть писательницей, это честнее и почетнее». В тот день я относилась к тебе с особой нежностью – купила тебе квас на собственные деньги и не злилась, что мы опоздали в поликлинику из-за того, что ты зачитался каким-то сборником в книжном магазине.

Однажды – на рынке – там всегда орала музыка на всю Ивановскую, как говорит мама, – ты подвел меня к ларьку с кассетами и сказал, что я могу выбрать, какую захочу. Тебе хотелось сделать мне приятное, и ты выглядел неловко, странно и нелепо – в своем сером, стильном, пиджаке около мужчины в дешевой рваной кожанке, жующего пирожок, – он то и дело перематывал песни в бумбоксе и говорил: «Вы спрашивайте, что хотите, я подскажу». Ты никогда не слушал попсу, а я в семь лет – слушала. Я хотела кассету с «Фабрикой звезд», она была самой дорогой, лицензионной, я боялась, что ты мне ее не купишь. Но ты купил – попсу, на рынке, мне. У меня сжалось сердце, и я до сих пор не могу вспоминать этот момент без стеснения в груди.

Нажалуюсь: твой сын в подростковом возрасте, когда тебя уже не стало, слушал на полную громкость 50 Cent (уже не на кассете, а на диске), чем смущал нашу соседку бабу Катю, которая, кажется, все-таки что-то понимала по-английски.

Ты учил меня кататься на велосипеде, возил в свои любимые города, показывал любимые фильмы и песни. Ты отдавал все твое и делился всем, чем мог. Ты не научил меня жизни, но помог разобраться в смерти. Я очень тебе благодарна.

Записала все это перед сном, легла спать. В середине сна приподнялась, чтобы задать тебе вопрос: «Кстати, я рассказывала тебе?» – и заметила, что ты исчез. Ты не был настоящим собеседником, но я с тобой будто бы – как всегда – поговорила.

Часть седьмая

Глава первая Некрологи

Она любила писать некрологи – на ее странице вконтакте только упоминания умерших, прощания с ними, больше никаких записей. Она заметила, что у ее любимого преподавателя в фейсбуке[24] тоже – записи о том, в котором часу состоится панихида, и больше ничего – ни размышлений о политической повестке, ни цитат из студенческих работ с насмешливыми комментариями. Она сказала об этом человеку, в которого когда-то была влюблена:

– Ты заметил, что у него на странице – только панихиды?

– Нет, но заметил, что у тебя на странице – только некрологи.

Последняя запись на странице преподавателя была о панихиде ее бывшего начальника, ее названного отца. Последним некрологом на ее странице был некролог Эдуарду Лимонову, который умер за неделю до того, как пришла весть о смерти одного из главных мужчин ее жизни. Она не смогла написать о начальнике некролог, только – захлебываясь слезами – читала чужие.

Эдуард Лимонов – как и начальник – умер за несколько дней до карантина, через два месяца после того, как ВОЗ назвала COVID-19 пандемией (она читала эту новость с утра, вставая с холодной январской постели, где спала в равнодушном к миру одиночестве; не почувствовала ничего). Информация о смерти Лимонова застала ее, когда она вела урок по скайпу на айпаде – сверху, над скайпом, мелькали уведомления – сначала с новостных сайтов, потом сообщения друзей. «Умер Эдуард Лимонов», «Ты читала? Лимонов умер???» Казалось, что Эдуард Лимонов никогда не умрет. Она поделилась новостью с учеником – он тоже взволновался.

На следующий день она написала некролог: